Эдди распахнул очередную дверь и, едва ли, не втолкнул Мэри в комнату. А она зашла и в первое мгновение не поняла, почему Эдди привел ее именно сюда. Но приглядевшись, застыла от того, что… так и знала, чувствовала, куда Эдди вел ее – прямо посреди комнаты, окруженный креслами, пуфиками, просто наваленными на пол пухлыми подушками в бархате и атласе, стоял стол, накрытый вязаной скатертью, на котором… Мэри увидела бокалы с недопитым шампанским, блюдо с разрезанными апельсинами, ванильное печенье в хрустале, пузатую вазу с пышным букетом красных пионов, уже ронявших лепестки, казавшиеся на светлой скатерти пятнами крови…А у окна, едва задернутого парчой – большой диван в цветастом шелке с пухлыми валиками и кучей подушек…
-Ты нарисовала это, чем ввела Ричмонда в состояние суеверного ужаса и… страшной горечи… — произнес Эдди, проходя в комнату и дотрагиваясь кончиками пальцев до стола.
-Ты научил меня? – она посмотрела ему в глаза, но Эдди лишь улыбнулся.
-Разве это важно?!.. Мне жаль Ричи, но его следовало встряхнуть!.. Удивительный парень!.. Искренний, порой просто слишком прямолинейный, жесткий. «Звезда»… Но почти никто не знал, каков он на самом деле. После твоей гибели он…сердце его было разбито… Идиотская фраза, избитая! Но на него страшно было смотреть. И вот тогда он стал меняться, становясь таким, каким его знают теперь – обаятельный, ироничный, порой слишком острый, талантливый и очень сильный. Он, Мэри Ли, мог то, чего не мог я и никто из нас четверых. Он сумел любить наперекор смерти. Я же обычно трогательно страдал, писал ошеломительные песни, а потом находил утешение в следующих объятиях… Может, и не стоит о себе так, — Эдди рассмеялся и провел ладонью по воздуху над валиком дивана. – Но… вот она, его тогдашняя мечта! И ты не можешь не почувствовать здесь всю силу, нежность, чувственность его страсти к тебе!
