— Дети, дети! — Иэ встал и обнял их. — Один по-прежнему упрям, другой — по-прежнему горд. Если бы ты согласился, Игэа, на то, чтобы я сказал Аирэи о том, что ты неподалеку, ты мог бы избежать и тюрьмы, и суда.

— Все закончилось хорошо, ло-Иэ. Если бы не Аирэи, на месте моего имения уже полыхал бы темных огонь. Прости мои злые слова, ли-шо-Миоци!

Он протянул ему руку – левую, живую. Миоци ее пожал.

— Благослови нас, служитель Всесветлого, — сказал Игэа.

— В присутствии старшего младший не должен благословлять, — Миоци поклонился Иэ.

— Благослови домочадцев Игэа, ли-шо-шутиик, — произнес Иэ.

— Велик Всесветлый и свет его да преумножится под кровом твоего дома, Игэа Игэ, — сказал Миоци, и они облобызались, как того требовал обычай.

Аэй снова низко поклонилась Миоци и все-таки успела поцеловать его руку.

Вслед за ней стали подходить многочисленные домашние Игэа — тоже целовать ему руку. Миоци не знал, куда деваться, но выхода не было. Рабы и рабыни с горячей благодарностью припадали к руке человека, спасшего их господина от Уурта Темноогненного. Закончив, они затянули какую-то протяжную песню.

— Я не могу есть мясо в эти дни, — начал Миоци, глядя на огромное поднесенное ему блюдо, от которого исходил аромат баранины.

Иэ тронул его за локоть:

— Не обижай их.

— Ты тоже вкусишь, ло-Иэ? —  растерянно спросил Миоци.

— Да, непременно. Они так рады нам. Ты сможешь ничего не есть завтра.