— На всё воля Божья, — почти автоматически ответил Игнатий, которого тычок застал врасплох.

Неожиданно эта короткая фраза заставила девушку взорваться:

— О, так это ваш злой божок подстроил весь этот ливень? Какая мелкая месть — испачкать мне одежду! Так передайте ему, что меня это не сломает, кюре. Я продолжу следовать зову своих кельтских корней, и ничто не заставит меня предать истину предков!

— Я не кюре, — ответил Игнатий, но дальше уточнять не стал. Слова девушки вызвали в его потухшем от уныния разуме некую вспышку, и теперь она нехотя, будто костерок в тумане, разгоралась. Он поднял руку, привлекая внимание гида:

— Я согласен на деревню.

***

Игнатий сидел в маленькой комнатушке на втором этаже дома с трактиром и невидяще глядел в окно. Шторм утихал, оставляя по себе лишь сизую дымку дождя; она укутывала дичалый виноградник позади здания, превращая зелёный в серый. А может, то была старческая памуть на давно не мытых стёклах, невесть как удержавшихся на ветру в своих облупленных гнёздах — двенадцать бледных квадратов меж тонких планок.

Внешне он мог сейчас казаться апатичным, однако в душе Игнатия вспыхивали то зарницы тревоги, то радуги отчаянной надежды. Он надеялся, что неспроста завела его испорченная погода в сторону от запланированного маршрута, ибо человек предполагает, Господь же располагает. В неторопливый ход ковыляющей понемногу жизни словно вплетается некий ритм, приглашая ко строевому шагу… Или же на лёгкий танец. Сказано, тем не менее, и другое: страшно оказаться в руце Божией. Страшно, потому что ответственно, а ещё — непредсказуемо. Потому Игнатий перестал предполагать, а принялся с усердным бездумьем глядеть в окно, изредка шепча обрывочные молитвы, пока знакомый резковатый голос не пригласил его отобедать со всеми.