А кто-то сумел не отказаться от веры, даже оставшись один посреди этих зелёных холмов…

— Кельтское православие родилось не ради национальной памяти, а ради вознесения этой нации к небесам, где не будет «ни иудея, ни эллина». Нельзя цепляться за землю и жаловаться, что взлететь не выходит.

— Тогда это предательство расы! Вы предатель! — выкрикнул парень.

— Я не предатель, — вздохнул Игнатий. — Я просто иерей. Ведите меня, мадам Колетт.

***

Вихрь промчался по узкой улочке, и сразу пахнуло морем и вересковым цветом. Игнатий ослабил молнию на куртке: здравствуй, свежесть.

Когда они вышли на околицу, тучи совсем разошлись, и день стал почти жарким. Дорога уходила наверх. Вокруг — ничего, кроме ветра. Порывами, сильными взмахами он разгонял травы, ястребиным клёкотом штурмовал вышину, как и сотню, и тысячу лет назад. Но смыкался вереск, пленяя ветер и пригибая к земле; небо молча глядело на птицу и на двоих при дороге. Небо видело все тропы на свете, а потому лучше знало, когда отвечать.

— Это дом возле развалин, да? — спросил Игнатий. Колетт кивнула. Её пальцы, высушенные посудомойной работой, перебирали розарий.

— Благодарю вас, что поддерживали моего брата по вере.

— Простите, а как вас вообще сюда занесло? — осведомилась Колетт после непродолжительного молчания.

— Не поверите, песню искал. Откопал в летописях одну историю. Вы знаете, что ориентальное христианство, за некоторым исключением, осторожно относится к мистике. В этом одно из противоречий между нами и вами. Но в тот момент я подумал: вдруг этот напев — мистический дар свыше? Раз им началось возрождение кельтского православия и возвращение его в родную гавань, не способен ли он вновь тронуть и направить одичалые души? Воздвигнуть из земного праха языческие, по факту, сердца наших прихожан и сомневающихся. Стать живым свидетельством, доказательством верного пути…