…Вечером, когда все стихло, когда меня напичкали какими-то лекарствами и заставили поклясться, что ни капли я не выпила шампанского, которым Петрович ухитрился полгорода напоить, Кенджи уложил меня в постель после душа и улегся рядом, обхватив руками. Я тихонько целовала его руку, гладила ее кончиками пальцев и ждала, что он скажет после уже достаточно долгого молчания.
-О чем ты думаешь? – не выдержав, спросила я. – И о чем это вы там с Аркадием Францевичем шептались?
-Он… — Кенджи погладил меня по еще влажным волосам, — он, изо всех сил стараясь быть деликатным, попросил меня отложить брачную ночь на некоторое время, напомнив мне о завтрашней операции. Выглядело очень забавно…
-Но?
Кенджи наклонился надо мной и прижался губами к моей шее.
-Теперь, когда ты стала моей женой… Я так боюсь, Нигаи! Прости, ведь это я должен твердить тебе о том, что все будет хорошо, что тебе решительно ничего не грозит и все, чем чревата для тебя эта операция – пара небольших шрамов на груди. Что доктор твой – самый лучший, хотя, я бы, конечно, отправил бы тебя в Европу, но терять время достаточно опасно… Мне страшно оттого, что я натворил много глупостей, я пытался отказаться от тебя. Сам пытался! И теперь я боюсь наказания за это… Я выгляжу сейчас жутким эгоистом, говоря о себе, страшась своих страданий. Но, конечно же, прежде всего ты, Нигаи! Ты была сегодня так ослепительна! Просто не верится, что твое сердце… Родная моя!