— Я просто не смог петь, Великий, — прошептал Белл пересохшими губами. После недели заточения он с трудом выговаривал слова. Да что там слова! Юноша с трудом мог вспомнить своё имя. Голова кружилась, веки отяжелели, и в глазах темнело от слабости. Язык распух от жажды, а руки и ноги затекли так, что Белл их уже не чувствовал.

— Ты даже сейчас пытаешься спорить и оправдываться, вместо того, чтобы раскаяться и принять наказание, как благо для себя, — Михаил вздохнул. — Твой вздорный нрав всё более беспокоит меня, Белл-Ориэль. Я вижу в тебе мятежный дух. Борись с ним, ибо тебе известно, чем закончили мятежники, покусившиеся на право Создателя стоять выше всех.

— Я помню об этом, Великий, — парень закрыл глаза. Каждое слово давалось с трудом, а воздух проходил сквозь иссохшее горло, словно остриё ножа.

— Понимаешь ли ты, что заслужил наказание тем, что пренебрег своим долгом всецело служить Престолу?

— Да, Великий.

— Готов ли ты наступить на горло своей гордыне и впредь беспрекословно подчиняться правилам и делать то, что тебе велят наставники и учителя?

— Да, Великий, — почти неслышно выдохнул Белл, почувствовав, как лопнула сухая кожа на губе и рот заполнила солоноватая кровь.

— Что ж, очень хорошо, — понаблюдав за ним, Архангел удовлетворённо кивнул. — Твоё раскаяние даёт мне надежду. По-видимому, ростки зла ещё не укрепились в твоей душе. Наказание идёт тебе на пользу. Гордыня и упрямство успешно лечатся отсутствием воды и пищи. Болезнь мятежности духа отступает, но она пока не исчезла окончательно. Думаю, будет правильным оставить тебя здесь ещё на неделю, дабы искоренить болезнь до конца, — с этими словами Архангел вышел из камеры, оставив юношу в гнетущей темноте и тишине.