Женщина опешила. Улыбка исчезла с ее лица. Я поняла, что произошло нехорошее. Как позже мне стало известно, наша машина врезалась в дерево. Шон и Сандра скончались на месте, а я отделалась легким сотрясением. Испытанияначались… Теперь меня ждала только одна дорога… В приют.— Будь осторожен, дорогой, — сказала САндра. Мистический туман , сгущающиеся сумерки, от которых захватывало дух. Казалось, что вокруг полно приведений. На дорогу выбежала косуля.
— Осторожно! —- закричала Сандра. —- Не сбей животное!

Дальше все произошло с молниеносной быстротой, машина съехала с дороги, потом сильный удар и дальше я ничего не помню.

Перед моим лицом что-то мелькало. Что-то разноцветное, нпонятное. Я открыла глаза. Какая-то женщана в белом халате улыбалась и размахивала перед моим лицом мягкой игрушкой.
— Все хорошо, дитя, — проговорила эта женщина, — все хорошо.

Голова болела, я хотела вспомнить, что произошло. Машина, туман, косуля, удар…

Я вскочила:

— Мы попали в аварию, отвечайте! Все живы?? Где Шон и Сандра??

Женщина опешила. Улыбка исчезла с ее лица. Я поняла, что произошло нехорошее. Как позже мне стало известно, наша машина врезалась в дерево. Шон и Сандра скончались на месте, а я отделалась легким сотрясением. Испытания начались… Теперь меня ждала только одна дорога… В приют.

5

Мне было скучно с этими детьми. Я просила принести взрослые книги и одна нянечка сжалилась. У каждого из этих детей была своя история. У кого, как у меня, внезапно скончались родители и больше не оставалось никого из родственников, кого-то с рождения отправили сюда, кого-то просто нашли. Все эти дети, как бездомные щенки, заглядывали с надеждой в глаза людям. Каждому хотелось иметь свой дом, найти свою семью , частичку тепла, любви и ласки, которой они были лишены.Но везло далеко не каждому. С какой завистью провожали дети кого-нибудь из своих,которым посчастливилось обрести семью. Сколько разочарования, боли, погасшей надежды было в этих взглядах! Это были маленькие зверьки, никогда не знающие человеческой ласки. Но у меня-то есть семья! И рано или поздно я вернусь туда! Но Сандру и Шона было искренне жаль. Они дали мне новое тело, но не смогли стать моими родителями. Но люди были добрые и хорошие.
— Мэри Кэй, — сказала добросердечная нянечка, — скоро туда придет очень хорошая женщина, которая усыновила уже нескольких детей из этого приюта. Она придет выбирать себе девочку, сестру для своей дочки.
Я безучастно пожала плечами, перелистывая Канта.
— Поражаюсь тебе, Мэри Кэй, — иногда мне кажется, что в твоем теле сиди душа взрослого человека.
Я посмотрела на нее:
— А что, если это действительно так, Элизабет?
— Я давно не верю в сказки, Мэри Кэй.
— А ты была когда-нибудь в Германии? — спросила я.
Элизабет покачала головой.
— Там так красиво, Элизабет, ты себе даже не представляешь!
— Ты была там?
— Да. Очень давно… И я непременно туда вернусь, а хочешь, поехали со мной, я познакомлю тебя со своей семьей.
— Твоя семья же… — начала было Элизабет, но прикусила язык, чтобы не нагнетать.
— Это была не моя семья, — серьезно ответила я. — Моя семья осталась в Германии. Придет время, я найду ее…
Элизабет пожала плечами, очевидно, не совсем меня поняв.
— Я всю жизнь отдала этому приюту, этим детям. Я никуда никогда не выезжала, — внезапно сказала Элизабет. В ее серых глазах отразилась боль. Ее волосы начали седеть.
— Почему? — спросила я, неожиданно проникнувшись ее непонятной для меня болью.
Она сняла такой же серый, как ее глаза, шарф со своей шеи и небрежно швырнула его на подоконник, где стоял цветок, который почти засыхал, всеми забытый и никому не нужный, как и обитатели этого приюта. Очевидно, поняв это, Элизабет набрала в стакан воды и направилась к цветку. Земля жадно впитывала влагу, изголодавшись по воде. Так и сердца детей этого приюта изголодались по теплу и ласке, засыхая, вырастая, как колючки, всем мешающие сорняки. Впрочем, не все из них даже могли представить, что такое тепло и ласка, холод, безразличие и осознание собственной ненужности, ветер отчужденности.
Элизабет была еще не стара. Ей было за сорок. Но на себе она давно поставила крест. Что-то ее терзало, не давало покоя, палило, жгло изнутри каленым железом. Ее лоб и уголки глаз избороздили мелкие морщинки. Если бы визажист как следует поработал, Элизабет можно было бы считать даже симпатичной. Ее седеющие волосы, собранные на затылке в тупой узел, казались такими же серыми, как и глаза, шарф, валяющийся на подоконнике и стены этого здания. Серый — цвет уныния или безразличия. Может быть, у меня просто началась апатия и теперь я весь мир вижу в этих красках?
— Когда-то давно у меня умер ребенок, — проговорила Элизабет тихо, до мурашек. — Я поклялась всю себя отдать детям-сиротам, виня себя в его смерти.
— Он был болен?
— Да.
— Не думаю, что это твоя вина, Элизабет. Есть вещи, которые мы не в силах изменить. Слушай, — я внезапно повернулась к ней с горящими глазами и начала трясти ее за колени. — Элизабет, удочери меня, давай поможем друг другу! Я помогу тебе избавиться от того, что гложет тебя изнутри, а ты поможешь мне обрести себя. Мы уедем в Германию, начнем новую жизнь. Мир снова засияет яркими красками! — я продолжала требовательно трясти ее за колени. Элизабет с испугом посмотрела на меня и резко, почти грубо, отстранилась.
— Кто ты? — спросила она, строго посмотрев на меня. — Кто ты? Демон? Ангел? Ты не семилетняя девочка!
Я в мольбе сложила руки. Свои маленькие тоненькие детские ручки.
— Элизабет! Я все расскажу тебе! Всю правду! Меня Грета, я тридцатилетняя девушка из Германии, попавшая в тело ребенка. Сейчас мне было бы тридцать семь. Я хочу вернуться в Германию, разыскать своих родных и близких, помог мне!
Элизабет посмотрела на меня со страхом и непониманием.
— Я понимаю, как тяжело было тебе потерять родителей, — наконец проговорила она. — Видимо, это повлияло, — она вышла.
— Элизабет! Элизабет, постой! — закричала я ей вслед, но она даже не обернулась.