На лестничной клетке стоял чемодан с выдвинутой ручкой, дверь квартиры открылась, и я увидел сердечную Клариссу, единственная претензия которой была, что я не брит. Так, минуя лифт, – жили мы не долго без него, но счастливо – я помог ей, в общем, помог – не стал удерживать… Питер невесело её встречал. Видимо потому, что она была оттуда, и вообще я ничего не знаю о плохой погоде. Петра творенье с его архитектурными барокко и непривычным убранством меня никогда не вставляло, не убеждало в кривом решении проложить Невский вот так, а не как у меня в огороде… Чемоданчик поскрипел за ней, а на часах засохли стрелки; я расплатился за пиво и вышел вон из здания аэровокзала. Вернувшись домой, войдя в дверь, не снимая обуви, я прошел в ванную, чтобы больше не бриться. Хотя побрился, чтобы не злить хотя бы шефа.
На утро, едва допив чай с молоком, я выскочил, потому что действительно опаздывал в аэропорт. На выходе из дома меня ждала Тамара. Мы должны были еще заехать за Турбинычем, которому не хватало одного трофея… И вот мы приземлились в аэропорту Гардермуэн, и нам оставалось пересечь границу, и доехать до маленького городка Арвика, в котором был расположен завод по производству патронов «Norma». Шведы всегда щепетильно относятся к своему производству; и вот, показав все мощности своего предприятия, нам предложили опробовать известную продукцию в деле. Объектом охоты был выбран лось. Приветливая лайка с GPS навигатором на ошейнике и гарнитурой отзывчиво принимала команды своего хозяина и готова была исполнять любой каприз. Но основной ее задачей было то, что когда в рации, прикрепленной к ее шерсти, она слышала голос своего хозяина, например, команду «взять след», то лайка должна была откликнуться на условные звуковые сигналы, обозначив своё местоположение. Не совсем уверен, как это работает с точки зрения интерактивной коммуникации; но вот послышалось скуление, и я принял вид охотника: с важной сосредоточенностью вздернул вверенный мне «Blaser». Мы вышли на координаты лайки, на опушку леса, среди голых пней, покрытых мхом, и поваленных деревьев. Лось стоял у лизунцов, и мы осторожно подошли к нему, насколько могли. Держа карабин наизготове, я убедился в перекрестье оптики, что зверь мой. Затем я аккуратно снял оружие с предохранителя и на выдохе, после бешеного удара сердца, отправил пулю калибром 30-06 прямо в его хребет: махина постояла, помучила; я добрал вторым выстрелом: лось отошёл в сторону и, – подвисшей тучей над сосняком, – моментально сложился об острый пень. Послышались возгласы одобрения, кто-то зааплодировал. Мы подошли к туше. Я присел и положил свою руку на его теплое брюхо. Ему было семь лет. Над головой свисала пышная корона. В его остове ещё теплилась жизнь. В тяжелом взгляде читалась неизвестная вселенная, внезапно подвисшая основным вопросом.
Перед глазами стояла картина вечности. Бездушный космос. Так происходит, когда нет счета секундам. Глаза с застывшим взглядом, прикрытые ладонью, и пустой салон самолета с улыбчивой стюардессой.
Я совсем замотался в эти дни. С тяжелым сердцем я поднялся на последний этаж, с которого недавно пытался сбежать от самого себя. Вошел в пустую квартиру, прочитал на зеркале записку, которую только что заметил, что всё кончено, она так дальше не может, терпеть мой эгоизм и невнимание.
— Турбиныч, прости, Тайвань пока отменяется.
— Что так?
— Я раздавлен.
— Слабак.
