«… Мисс Уотсон, Мишель. Мне бы не хотелось, чтобы Жюли подняла бурю, размахивая руками, в старании  объяснить вам то, что гораздо легче написать. Я уезжаю. Не знаю, как надолго, но, конечно же, вернусь. Не хотелось бы сейчас, на бумаге рассуждать обо всем, что происходит с нами. Но, боюсь, что и в живом разговоре это было бы нелегко. Хочу, чтобы вы знали – я догадываюсь о том, чем мог закончиться день Рождения Ричарда. Я его слишком хорошо знаю! Так же, как хорошо уже понял вас, милая Мишель… О, да, я знал, на что иду, когда не сдержался и пришел к вам ночью! Поэтому, и винить мне только себя. Вы никогда не скрывали, что любите Ричарда, что мечтаете о нем столько лет… Знал я и то, что, простите, в вашей жизни уже очень давно не было близкого мужчины, что и душа ваша, и тело истосковались по теплу, ласке, защите, наконец. Ну, как не сыграть на этом, если девушка понравилась, если она вызывает целую бурю эмоций?!.. Вы, по меньшей мере, поморщились сейчас. О, да! Красоты в этом поступке мало! Но я видел, что и вам хорошо со мной во всех смыслах, что вы доверяете мне, и вам становится легче жить, оттого, что я рядом. Этим я оправдывал себя, пока не понял, что засели вы в моем сердце занозой, что она болезненна и ее так просто не вынуть… Придется постараться! Только не вините себя ни в чем! Как бы мне ни было обидно от того решения, которое вы можете принять, я знаю – какое-то время вы любили меня, любили человека, лица которого не видели, имени которого не знали. Любили просто потому, что души оказались близки. И я счастлив, что это было. Простите меня! Простите, что сейчас вы одни, что не с кем поговорить, и… никто не придет в темноте полуночи, чтобы согреть вас и утешить.»