Да, Хану был ведом страх. Но страх, испытываемый им сейчас, был глубже. Он был, громаднее, шире и необъятнее, чем тот. Ужас просто сковал его по рукам и ногам. Он и не заметил, как начал обливаться холодным потом и дрожать. Не помогали даже все те изнурительные психологические тренировки, которые он проходил, чтобы уверенно смотреть в глаза настоящим монстрам.

 Тут его накрыло еще сильнее – в уши ворвался хриплый леденящий вой. Звук этот чем-то был схож со звуком сирены, не раз слышанной Ханом, но этот вой обладал волей. И он мог эту волю подавлять в других.

Разум Ханумана помутился. Он не знал потерял ли сознание либо что-то делал, может на него кто-то напал, а может и нет. Но что-то точно произошло, потому что он очнулся уже не на дереве, а на земле, по колено в траве. Перед ним раскинулись необъятные зеленые просторы, залитые белым мертвенным светом, именно при таком освещении лежат в камерах на металлических столах тела мертвых, он видел это. Это была часть тренировки.

Теперь же, словно наяву, дварф видел, как восстают усопшие и медленно шагают к нему по зеленому полю, где ветер гнал серпами волны. И каждая, казалось Хану, рассекает его, шинкуя тело.

В очередной раз придя в себя, он услышал новый звук в этой какофонии, что непрерывно лилась в его уши – тихий шелест, за спиной. Резко обернулся. Раздался рык. То был тот самый жуткий степной двуглавый волк. Но Хан этого не знал. Зато его рефлексы работали сами, а подсознание понимало, что вот она – опасность. Глаза же даже не видели эту опасность. Рука сама выстрелила. Выстрелила с такой силой, которой пресс наносит штамп на цельнометаллический слиток. И Хануман знал, что его руки могут заменить этот пресс в работе минимум на сутки.