Брэндон знал об этой истории, но знал не настолько хорошо, как Эдди, на глазах которого все и происходило, и который был не только сторонним наблюдателем, но и непосредственным участником тех событий. Эдди был тогда, много лет назад, самым близким другом Толларка, потрясенным, сочувствовавшим и переживавшим, возможно, не меньше самого Ричмонда. Для Брэндона же то время ассоциировалось сейчас лишь с бесшабашностью их молодой жизни, с первыми, не очень уверенными попытками группы пробиться к успеху, с провалами и непониманием их творчества, отмечаемыми наравне с праздниками запойными вечеринками, с вечным безденежьем и при этом непомерными амбициями Далтона. Брэндону не очень нравилось вспоминать все это. И, в конце концов, ему удалось за многотрудными стараниями, бессонными ночами с гитарой, бесконечными спорами в группе, доходившими едва ли не до драк, и приведшими, наконец, к победе, к триумфальному шествию «Королевского Креста», стереть из памяти первые шаги на этом пути. А вместе с ними и подробности личной жизни каждого из группы. Подружки, приятели, клубы, где они выступали, адреса съемных квартирок, на которые хватало средств – все это кануло в лету, как шелуха, сопровождавшая процесс восхождения. Он лишь смутно помнил то лето самого начала семидесятых, когда Ричи и Эдди снимали какую-то крохотную квартирку на окраине Лондона с окнами на первом этаже, выходившими в маленький садик. Тогда и появилась та девушка, Мэри Ли Палмер. Девушка, родившая Ричи сына, девушка, которой была посвящена одна из самых зажигательных песен Эдди, исполнявшаяся, впрочем, очень редко. Тогда же была написана и еще одна песня, из-за которой у него с Эдди происходило потом очень много споров. Песня удивительная, не сочиненная именно Эдди, но сделанная им такой, что популярность ей была просто обеспечена. Однако, тот ее элементарно похоронил, записав один — единственный раз на простенькую кассету. С этой вот песни, о которой каким-то совершенно непостижимым образом узнала эта Мэри Бероева и намекнула на нее в одном их своих рисунков, все и началось. Именно так возник сильнейший интерес Брэндона к этой девушке из России, непонятно, откуда узнавшей об истории ее создания, которая нигде и никогда не упоминалась, ибо Эдди, будто, табу на нее наложил. Песня и прозвучала-то лишь один раз на одном из концертов, посвященных его памяти, озвученная, аранжированная заново с наложением «очищенного» на компьютере голоса самого Далтона. Она нигде не издавалась, не вошла ни в один из альбомов. Конечно, ее могли записать на самом концерте… И все же, откуда? Откуда она могла знать все это, девочка, которая даже не слышала этой песни, способной, как всегда считал Брэндон, занять первые строчки всех хит-парадов страны, но… не занявшая, потому что, не стали они ее выводить на всеобщее внимание. Все-таки, считались с тем, что сам Эдди этого не хотел.