Все эти долгие годы их совместной творческой жизни в составе «Королевского Креста», годы громкой славы, триумфа, истинного кайфа от того, что они делали вчетвером, Ричмонд ничем, или почти ничем не выказывал того, что пряталось глубоко в его душе. Возможно, молодость, энергия, то восприятие жизни, которое свойственно творческим натурам, помогало Ричмонду жить и нести этот груз, не отягощаясь им до степени отчаяния. И только когда он брал отпуск и отправлялся к сыну, росшему и воспитывавшемуся в частной школе, они трое, вместе с Эдди, ждали его, зная, что по возвращении Ричи еще несколько дней будет приходить в себя. Брэндан искренне считал, что во всем виноват переходный возраст мальчика, его обида на отца, который, по его мнению, просто бросил его ради карьеры. И он надеялся, что со временем это у него пройдет. Так и случилось. Теперь Кайл стал истинным сыном своего отца, похожим на него не столько внешне – у него были мягкие, просто шелковые темные волосы с медным отливом, появлявшимся на солнце, и более тонкие, еще более очаровательные черты лица, трудно вязавшиеся с мускулистым, загорелым его телом, высоким, в отца, ростом и, словно, навсегда приклеенным к нему костюмом гонщика – сколько характером. Парень живо напоминал того Ричмонда Толларка, которому Брэндан много лет назад впервые пожал руку. Веселого, бронебойно обаятельного заводилу, которого обожали все девушки без исключения, и без которого не обходилась ни одна вечеринка. А особенно – скандальная. В нем, точно, жил какой-то бесенок, который просыпался совершенно неожиданно, заставляя всех вокруг и все ставить с ног на голову. Но, явно, этот же бесенок двигал и руками Ричмонда, превращая его в самого виртуозного, самого отточенного и непредсказуемого ударника, каких когда-либо знал Брэндан, да и весь мир… Похоже, бесенок перешел в наследство и его сыну. Ибо, ему удалось одолеть обиду и даже злость на отца, ощутить привязанность к нему и увидеть в нем, пусть далеко не идеального, но человека, за которого можно испытывать настоящую гордость. Нет, не случилось никакого несчастья, которое могло бы заставить Кайла сочувствовать отцу до боли в сердце – ведь только сердце, способное страдать и не стыдящееся этого, готово принять даже неприемлемое! Просто однажды Кайл появился перед Ричмондом Толларком, сияя отцовскими лазурными глазами, и заявил, что им пора напиться вместе и поговорить, наконец, обо всем. Вот и все! Парню достало смелости сделать то, на что сам Ричмонд никак не мог решиться, спотыкаясь о сомнения, неверие и, наверное, усталость. Усталость от вечной боязни потерять сына, потерять то, что накрепко связало его с ушедшей навсегда молодостью и первой, самой большой Любовью его жизни.