Когда же Катя написала вторую из этих двух картин, она заплакала. Горько и отчаянно, ибо почувствовала, во-первых, что больше ничего не напишет. Просто больше ничего… А во-вторых… Во-вторых она не смогла бы объяснить всего этого. Ни за что, даже себе самой, и это огорчало ее еще больше. Она не понимала. И все смотрела и смотрела… в окно, нарисованное ею. Обычное окно старого британского дома, в которых рамы поднимаются вверх. Оно тоже было открыто, это окно. Открыто в ночь, чернее которой были ветви пышного куста сирени за окном. Катя глядела в это окно и… чувствовала ночной воздух, сладкий, принесший аромат ночи, свежий, до дрожи в обнаженной груди, а под руками прохладный лен смятой простыни. А она глядела и видела, как мерцают, подмигивая, в темном небе звезды… Катя невольно подняла руку к груди, почувствовала ладонью шерсть свитера, сжала его в пальцах и… расплакалась, потому что, исчезла захватившая ее дрожь, пропал ночной аромат, уступив дыму от тлевшей в пепельнице сигареты, а Катя поняла вдруг, что там, в окне, ночь никогда не обратится в рассвет…

Вероятно, именно тогда, в дни, вернувшиеся в тоскливую пустоту, появился Вадим. Вернее, знала его Катя давно – он работал мастером в котельной, и знаком ему, наверное, был весь поселок. Он просто взял и приехал однажды прямо к ней домой поздним вечером, чем поверг ее в полное недоумение. Имея жену и сына, Вадик слыл отчаянным бабником, обаятельным, очень неглупым и достаточно интересным человеком. Одним из немногих подобных в этом захолустье…Катя сдалась, наверное, через пару его приездов, даже и не пытаясь себя ничем оправдать. Брак Вадика «висел на волоске», об этом знал весь поселок, ибо жена Вадика перебрала все питейные заведения со своими подружками и, не смотря на крохотный рост, славилась умением выпивать огромное количество горячительных напитков. Что стало причиной такого ее пристрастия, можно было лишь гадать, хотя, конечно же, любвеобильность мужа называлась местными кумушками одной из основных… Но, с другой стороны, слишком частое отсутствие Вадика дома тоже можно было объяснить бесконечными пьянками жены… Замкнутый круг, раздумывать над которым Кате совсем не хотелось!.. Так месяц катился за месяцем, Вадим появлялся, часто даже не предупреждая Катю о своих визитах, что вносило некоторую обманчивую романтичность в их отношения, которые, впрочем, для них обоих оставались чем-то малопонятным и не известно, зачем нужным…Катя вот только ловила себя на том, что Вадик становится ей уж слишком дорог, и чувствовала, что ничем хорошим это не кончится. Она отчаянно бредила его яркими голубыми глазами, плакала вечерами в одиночестве, когда Вадим не являлся в гости и… понимала – не то это, совсем не то, чего жаждала ее душа и чего она на самом деле была достойна. Катя слушала Эдди, его необыкновенно трепетный, проникновенный голос и в глубине души ей даже стыдно становилось за это свое несчастное, безысходное чувство к мужчине, который не был способен его оценить. Да просто не хотел, если уж совсем честно! Но это стало болезнью, недугом, от которого Катя не могла, да и не хотела избавиться, цеплялась, сама не зная, за что. Уже и подруги твердили ей, что пора кончать с этой историей, не понимая, как она вообще терпит Вадима с его непредсказуемыми появлениями, обусловленными лишь желанием отдохнуть от работы, от доставшей жены, да просто спокойно выпить под вкусную Катину закуску, нарисовавшись порой даже среди ночи. Однако, Катю ничто не пронимало – уперлась и все тут. Вот нужен он ей, дорог, как родной!.. И только музыка, «Королевский крест», Эдди способны были пробить броню этого Катиного упрямства, заставив ее почувствовать горячие, согревающие слезы настоящего чувства, рожденного не отчаянным желанием не сидеть в одиночестве, а истинным восхищением теми, кто подарил ей целый мир, непреходящую Любовь. Пусть даже несбыточную в привычном понимании, но такую глубокую, такую искреннюю и трогательную, что сердце Катино заходилось и… плакало от счастья.