-Не очень… Но дело не в этом – она перестала писать.

-Как это, господи?? Почему??.. Дай-ка мне вот это!

Ксюша указала на рисунок окна.

-Вот… Почти то же самое чувство, но тише, нежнее, что ли… Налет усталости, но приятной… А еще тревога… или сомнение какое-то в темных ветвях сирени…Удивительные рисунки!.. А что там?

Борис подал Ксюше папку с портретами Далтона, Толларка, Морриса и Дугласа. Ксюша молча рассматривала акварели Кати и не могла, тоже никак не могла взять в толк – что же за дар у этой подружки детства ее мужа?? Она пишет людей, которых никогда не могла знать близко, которых даже издали, с трибуны концерта никогда не видела. И это совсем не похоже на срисовывание с фото, вовсе нет! Это… это нарисовано, словно бы, с живых, подаривших свои живые жесты прямо в движении, свои живые глаза прямо во взгляде, чувства свои, свое тепло так, точно, Катя держала их за руки, а Толларка и вовсе… вовсе любила больше всего на свете… Как такое может быть??

-Но… почему она, все же, перестала писать? – снова спросила Ксюша, бережно откладывая рисунки в папку.

-Думаю, она и сама этого не понимает. Но я догадываюсь, что кто-то, а именно, некий Вадим, ее коллега по работе, сильно отвлек ее своей персоной, в которой хорошо лишь одно – он не плод иллюзий, он не в чужой стране, они общаются по-настоящему и… любовники по-настоящему…Легко понять, правда?

-Это так печально…Ты даже представить себе не можешь, милый, КАК это печально! Вот так… — Ксюша постучала пальчиком по папке, — вот так любить, пряча это, скрывая, как сумасшествие, в самой глубине души, и пытаться жить, как все, пытаться жить по-настоящему, в реальности, пусть она даже и не очень приглядна… Я ведь правильно поняла, что этот Вадим не настолько хорош, что бы радоваться за Катю?