Пятнадцать лет назад, Катя, тогда десятилетняя школьница, совсем еще для него, пятнадцатилетнего парня, «сопливая», да еще полноватая и никому на школьных дискотеках не интересная, была влюблена в него, в Штирлица этого. И ничего мудреного в этом не было. Отличник, умница, отличавшийся уже тогда каким-то еще еле уловимым, но явно присутствовавшим чисто мужским обаянием, Борька, впрочем, не являлся объектом пристального интереса женской половины их школы. Девчонки глазели на ярких представителей старших классов, «назло врагам» щеголявших в редких и вожделенных в те времена настоящих джинсах и входивших в моду белых кроссовках, собирались компаниями во дворах под звуки еще «запретной» тогда западной музыки, несшейся из кассетных магнитофонов. Борька же редко появлялся среди своих «крутых» одноклассников, легко решал любые заумные задачки, безо всякой схемы собирал кубик Рубика и много читал, нисколько не кичась своими успехами у учителей. На Катю Борька – Штирлиц никогда и не посмотрел бы, если бы не выросли они в одном дворе, если бы не совалась она упрямо, не смотря на возраст и принадлежность к «слабому» полу, во все мальчишечьи игры, если бы не размахивала наравне со всеми игрушечным пистолетом, если бы не делилась щедро своими машинками и, не проронив ни слезинки, не сносила на футбольных воротах все удары старого, грязного мяча. Катька терпеть не могла девчачьи затеи с бесконечными ссорами и непременной завистью друг к дружке.