Мануфусаил  убрал  свои  руки  и  отпустил  плечи  Якоба, отойдя  на  шаг  от него, встал  перед  ним  на  одно  колено, приняв  мгновенно  облик  Лоты, и заговорил  ее  голосом – Прости  меня, Якоб, за  ту  боль, что  я  тебе  причинил. Прости  за  то, что  чуть  не  свел  тебя  с  ума, когда  являлся  в  образе  твоей любимой  Лоты. Ангел  Божий  просит  у  тебя  прощения  сын  человеческий. И  просит  присоединиться  тебя  к  нему, как  воин  воина. И  просит  об  этом твоих  друзей.

   И  Мануфусаил  замолчал, стоя  на  одном  колене  перед  потрясенным  уже не  столько  ужасом  или  некоей  блаженной  эйфорией, сколько  горем  и разочарованием  Якобом. Столько  потрясений  за  раз. Столько много для старого уже измученного страданиями сердца несчастного Якоба. Этот  ангел  в облике  Лоты, стоял  перед  ним, молча, видимо, ожидая  от  него  нужной реакции  на  его  извинения  и  просьбу, и  ждал  соответствующего  ответа, глядя  на  него  не  моргающим  взором  горящих  огнем  глаз. Лота  воплоти, стояла  перед  шатающимся  от  всех  потрясений  Якобом. Стояла  на  одном колене  прямо  перед  ним. Живая  его  подруга  Лота. Именно, такая, какую  он видел  во  снах  и  наяву. Как  две  капли  воды  та  и  эта  его  Лота, сотканная из его  болезненного  выстраданного  сознания. Его неизлечимая  боль  и  тоска. Потерянная  где-то  там, среди  звезд  далеко  его  безумная  любовь  стояла, перед  потрясенным  Якобом.