Я спешу скорее покинуть территорию базы, так как не испытываю никакого желания ни с кем общаться и, любая задержка сейчас вызывает во мне лишь неприятие всего происходящего вокруг меня и, еще сильнее усиливает желание побыстрее убраться отсюда куда подальше. Я с холодным безразличием игнорирую людское столпотворение и обилие бронетехники вокруг меня, но внимательно и непростительно долго всматриваюсь в темнеющие проемы окон стоящего напротив дома. Несмотря на то, что сейчас на меня с удивлением, восторгом и трепетом уставились сотни любопытных глаз, я ощущаю на себе лишь один пристально изучающий меня взгляд, и он исходит как раз, откуда то из тех окон. Марево, исходящее от энергетических щитов, установленных по всему периметру базы, размывают изображение на моем визоре и делают бортовую систему СОО практически бесполезной на таком расстоянии и я, не имея никакой возможности инструментальными средствами ни подтвердить, ни опровергнуть свое подозрение решаю послать туда бойцов, чтобы осмотрелись на месте.

Взяв из взвода охраны отделение, мы выдвигаемся к тому дому, в котором как я предполагал на пятом или шестом этаже в угловой квартире скрывался таинственный наблюдатель. Архитектура интересующего нас дома достаточно простая, но из-за того, что этот дом соединен с перпендикулярно стоящим к нему другим домом пристройкой, образующие невысокую арку для прохода во двор, мне приходится обходить его вокруг. Сумерки сегодня не такие темные, как обычно и видимость относительно хорошая, но я все-таки включаю фары опасаясь вляпаться в “плесень” или что еще хуже зацепить “вуаль”. И, в то время как парни уже скрываются в подъезде, я все еще продолжаю, внимательно осматривая каждое дерево и висящие над головой провода, двигаться вдоль этого многоподъездного дома. На экранах СОО и СДО не вижу ни какой настораживающей активности, ничего из того на что следовало бы обратить внимание – на экранах кругом светятся лишь маркеры наших машин и бойцов. Без интереса отмечаю изредка встречающиеся небольшие пятна “плесени” и пару раз фиксирую небольшие группы каких-то тварей. Сойдя на обочину и, пропустив несколько бронемашин, везущих наших парней на смену тех, кто охранял все эти дни ФЭЦ в Центральном районе я, наконец-то, заворачиваю во двор. И останавливаюсь, размышляя над тем как мне лучше обойти брошенные во дворе автомобили, многочисленные начисто очищенные от плоти человеческие кости и завалы всякого хлама, вытащенного мародёрами из квартир во время всеобщего безумия, что предшествовало ночи наступившего Армагеддона. Я бросил взгляд на следы многочисленных пожаров, выжженные дотла балконные секции со второго до последнего этажа и, живо представил себе как толпа беснующих тут громила автомобили, поджигала квартиры и била стекла, убивая и калеча, их владельцев и друг – друга: “Наверно им было очень весело и радостно? Ведь все-таки как-никак целых тридцать лет ждали этого дня – когда можно будет счеты свести за все свои страхи и унижения. …И как всегда происходило в этом мире – убивать начинали с самых слабых и невиновных. А как очередь доходила до “злодеев” то у “рабов божьих ” как правило, или патроны заканчивались или накал “праведного гнева” стихал. Вот и весь сакральный смысл “беспощадного русского бунта” – все делать не вовремя, бессмысленно и максимально жестоко. Грабь награбленное! А после нас хоть потоп.…По хер!” Я глядя на весь этот срачь не испытываю ни жалости, ни горечи, ни радости и нет во мне злорадства. И даже проходя мимо того что когда-то было детской площадкой и видя сложенную в песочнице пирамиду из больших и маленьких черепов, я не испытываю никаких эмоций, а лишь констатирую факт: “Кто-то собрал и сложил все черепа взрослых и детей в одну кучу. …Когда, кто и зачем?”