— Я не пиздюк, — в шутку обиделся я. — Мне двадцать три. Будет.

И добавил:

— И на самом деле я боюсь.

Он внимательно смотрел на меня.

— Правда?

— Правда. Иногда даже очень. Бывает, даже из машины сразу не выхожу, потому что ноги дрожат. Только Саше не говори. Он и так все время твердит, что я, конечно, хорош, но эмоционально нестабилен.

Мы засмеялись. Мне было хорошо с ним. Так хорошо, как уже давно — а может и никогда — ни с кем не было.

Я сделал хороший глоток пива и спросил:

— Ну а ты? Чего ты боишься?

Влад помолчал, глядя на синхронно скользящие по экрану машины. И ответил:

— Не знаю даже. Умереть в одиночестве, наверное, было бы страшно. Или жить долго, но несчастливо. Еще, кстати, неизвестно, что хуже. Не знаю. — Он вздохнул. — А может быть, я боюсь, что мне никогда смелости не хватит тебе сказать, как сильно ты мне нравишься. И что я с прошлого года глаз от тебя не могу оторвать.

Я остолбенел.

— Саша ведь меня несколько лет звал, а тут я сам к нему пришел. Представляешь, как он удивился?

Он отрешенно смотрел куда-то в сторону, как будто все сказанное вообще ко мне не относилось. Потом все-таки взглянул на меня, потормошил за плечо и снова вздохнул.

— Ты прости. Наверное, для тебя это все дичь какая-то. Для меня, честно говоря, это тоже дичь, Рома. Но это факт. Ты мне нравишься, серьезно, как-то по особенному. И я отлично понимаю, что у всего этого нет никаких шансов ни на что. — Он помолчал. — Но тачку я тебе построю такую, что ты на ней всех разъебешь, без шуток.