Вторую мировую пережила, да еще как, механиком была. Сопротивление семьи по поводу замужества с дорогим сердцу Филиппом пережила, да еще как, фамилию ему свою всучила. А он ведь, кстати, активно сопротивлялся, но Елизавета хлопнула мягко ладошечкой по столу, мол, зря что ли деда нас всех в честь здания наименовал, будешь с нами теперь мучиться. И все, конфликт исчерпан. Между прочим, больше 70 лет душа в душу живут. Потом много еще всякого было и Чарлины выкрутасы и Фолклендские острова и Тэтчер, все вывезла.
А однажды к ней в опочивальню проник неизвестный дядька. Так сильно ему хотелось на королеву полюбоваться, что перемахнул через забор и опа. Елизавета открывает свои венценосные очи, а на краешке постели сидит таинственный незнакомец непрезентабельного вида, наслаждается светлым ликом ее и в руках зловеще держит кусок стекла. Королева пусть и монарх, но человек нормальный и, естественно, испытала острую потребность заорать. Однако, она пусть и человек, но воспитания аристократического, поэтому, визжать, подтянув одеяло к подбородку, невежливо, да и стекло в руках визитера тоже к шуму не располагает. Поэтому, завела вежливую, не особо обремененную содержанием беседу, типа, как ваши дела, не хотите ли чаю, а сама в звонилку со всей мочи дзынькает, когда там уже бодигарды прибегут и гостя-психа уведут. Те прибежали, спустя какое-то время, и сначала тоже испытали стыдную потребность заорать, переросшую в понятную потребность выразиться коротко и емко, что при королеве вообще никак нельзя, поэтому сказали: «бааатюшки», всплеснули пистолетами и выволокли психа-гостя прочь. А королева еще и попросила несильно строго его пытать там в застенках-то.
