Меня усадили на заднее сидение открытой машины, кое-как накинув на меня чей-то поношенный китель — надеть его нормально я не могла, мешали наручники. Рядом бросили пару костылей, что бы я могла передвигаться самостоятельно. Очевидно, когда это понадобиться, наручники снимут. Впрочем, ни до наручников, ни до чего-либо другого мне уже дела не было. Меня основательно знобило, то и дело темнело в газах. И только одно бросилось в глаза перед тем, как Бергер сел в машину — около сарая мой бездумный взгляд совершенно случайно выхватил странный предмет. А приглядевшись, я поняла, что это летный шлем. А выше, на серых досках сарая, свежие следы пуль и брызги крови. Зойка?! Не знаю, почему, но я была теперь просто уверена, что немцы все-таки догнали ее и расстреляли. Здесь, после, наверное, бесполезных допросов. Это убившую ее автоматную очередь я слышала на рассвете. Я опустила голову — мне стало совсем плохо. Голова кружилась, озноб превращался в жар, и я почти не чувствовала легкого апрельского ветра, шевелившего мои волосы. Перед глазами снова стояло Зойкино испуганное лицо. Но даже заплакать я не могла. Я подняла глаза, когда почувствовала, как штурмбаннфюрер СС Бергер уселся рядом с шофером — машина основательно осела — и увидела Ленца, стоявшего на крыльце. Он глядел на меня и ветерок трепал темную челку его волос.

-Ваши убили Зойку, Ленц, — прошептала я. — Нет больше Зойки… Но я тоже хочу, что бы ты выжил. Слышишь, Ленц? Ты обещаешь?