-Что произошло с вами?
-Интернат для детей врагов народа. Правда, не долго. Мне ведь уже восемнадцать было. Отправили в школу рабочей молодежи и на завод. Вернее, на ткацкую фабрику. Есть нечего толком, вонючая общага, пропахшая кислыми щами, шпана городской окраины Ленинграда. Ходила черт знает, в чем… Тоска. А потом вдруг решила пойти в ДОСААФ. Так хоть чем-то занялась интересным. Цеплялись, правда, к происхождению, но недолго — я стала делать большие успехи. Прыгала с парашютом, стреляла из многих видов оружия, научилась летать на самолете. Так вот и на фронт попала.
-Ясно. Вы… ненавидите советскую власть после всего, что они сделали с вашей семьей, с вами?
Я подняла на него глаза. Его взгляд был внимателен и… слегка, почти затаенно грустен. Даже странно было теперь вспоминать их вчерашний разговор с Хайнцем. Вообще все было очень странно — меня не допрашивали толком, не били, не издевались, как нам всем, советским это внушалось. Он просто со мной разговаривал. Так, словно, мы сидели в каком-нибудь кафе, недавно познакомившись. И его пайковый шоколад, очень вкусный чай прекрасно дополняли картинку.
-Ненависть… Не знаю. Наверное, это не очень подходящее слово. Я просто не понимаю, зачем столько крови и слез своего народа. Не понимаю. Они царя убили, расстреляли вместе со всей семьей, с детьми… В газетах, конечно, ничего не было, они все скрыли. Но слухи ходили, и папа потом узнал от кого-то наверняка. Четверо очаровательных девочек и маленький, милый, больной мальчик… Он ведь, Николай, отрекся от престола. Чего им еще надо было?!