— Привет, дочка.
Блин, блять, блин!
— Да, мам, привет.
— Ты там где?
— Мам, прости, я обещала, что до девяти сегодня буду, но не могу раньше вернуться, прости, мам…
ТЫ ЧЕГО ТАК ТАРАТОРИШЬ, ОВЦА?!!!
ДЕВЧОНКА, ЛУЧШЕ ЖИВО ВОЗЬМИ СЕБЯ В РУКИ, ПОКА ОКОНЧАТЕЛЬНО НЕ ПОСЫПАЛАСЬ
— Серафима, всё нормально?
Сжимаю свободный от мобилы кулак и стучу им себя по макушке, пытаясь привести себя в чувство.
— Мам… Мы тут ещё не закончили. Я тебе позвонила сказать, что чуть позже приеду, но это в последний раз, честно (а вот этого говорить совсем не стоило). Мы просто заканчиваем тут и у нас что-то не очень получается (да куда ты так тараторишь-то, блин?!), у нас тут… не очень… получается, мам. Но нам совсем чуть-чуть осталось, я тебе честно говорю, мам…
— Так. А ну-ка дай Любе трубку.
АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
ТАК СТОП! Соберись, дура. Заварила ты, конечно, кашу, но ещё не всё потеряно. Император Японии, помоги мне, блин!
Я ПРЕДУПРЕЖДАЛ ТЕБЯ, ДЕВЧОНКА, ЧТОБЫ ТЫ НЕ ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАЛА С ВЕЩЕСТВАМИ, ОТ НИХ ПРИТУПЛЯЕТСЯ РАЗУМ И У МЕНЯ ИССЯКАЮТ ИДЕИ.
— Она в туалете, мам. Блин. Я перезвоню.
Бросаю трубку. Моё маленькое сердечко едва выдерживает такое напряжение. Капельки пота щекочут мой лоб. Должен быть выход, должен быть. Ведь не может всё так глупо закончиться!
Ах, и сдался тебе сегодня этот порошок – он же и в самом деле лишил тебя остатков разума. И куда ты собралась ехать сейчас?
