— Эх, я тоже почти не сплю, — покачал головой Петрович. – Как только лягу – сразу кашель бить начинает. И так, пока не выпью чего-нибудь. А еще эта долбаная вонь!

— Какая вонь? – безразлично спросил Степан, думая о чем-то своем.

— Да цветы какие-то повырастали. Представляешь? Прямо у крыльца. Здоровые такие, красные. А воняют… Повырывал бы их к черту, так нет. Благоверной моей они очень уж понравились.

— Да, да. Цветы. Именно что цветы, — пробубнил Степан, услышав лишь малую часть слов друга.

— Эй, ты в порядке? – уточнил бригадир, тронув собеседника за плечо.

— Да, извини, — Степан встряхнулся и потер лицо. На миг ему показалось, будто бы он на самом деле задремал. Перед глазами промелькнуло цветущее поле, а слух затронула нежная, но грустная свирель.

— Точно не хочешь глотнуть? – Петрович указал на свой пакет. – Взбодришься хоть. На человека станешь похож. Нет? Ну как хочешь.

Старый парк, будто бы почуяв их приближение, угрожающе зашелестел ветвями. Этим хмурым утром он выглядел как никогда враждебно. Бригадир это заметил и не преминул напомнить о городской легенде.

— Черт, чем больше смотрю на эти заросли, тем больше они кажутся живыми, — прошептал Петрович, потом добавил еще тише, будто опасаясь, что лес его услышит. – Сжечь бы его к чертовой матери. Детей наших уже не вернуть, так хоть другие бы не пострадали.

Мысль о горящем парке, как ни странно, придала Петровичу уверенности. Хотя любой другой, вероятно, счел бы такое решение явным перебором. Степан же попросту пропустил сказанное мимо ушей. Он не верил в духов, леших и прочую нечисть, однако каждый шаг в сторону парка давался ему все труднее. Ноги норовили подкоситься, сердце учащённо билось. На миг ему показалось, что снова слышит свирель. Была ли причина в перенесенном горе, утомлённости или ожидании новых ударов судьбы – этого Степан не знал.