Рэймонд смолк, видимо, пытаясь перевести дух – так долго он молчал, так долго все это в нем сидело и вот теперь вырвалось с болью и страшной тоской. Еще более страшной от того, что ему самому эта история казалась канувшей в прошлое, почти стершейся из его жизни.
-Хорош подарок на Рождество, дорогие мои носители рождественского духа!.. – проговорил вдруг Рэймонд, глядя в огонь камина. — Принесло сюда эту девицу, и все всплыло, как гроб с затопленного кладбища. Зачем? Вот ты, Джекки, скажи мне, зачем?? Я не был наказан за трусость и легкомыслие?? Теперь надо еще наказать? По другой щеке с размаху врезать, да?
-Чего мы еще не знаем? Что случилось с Элли, Рэй? – точно, и не слыша его слов, спросил Джек.
-Я сам сделал так, что бы никто ничего не узнал. Не сразу, правда, потом… Сейчас. Погодите и вы все поймете… Я тогда просил у Джины прощения, она сначала кричала на меня, а потом расплакалась, да так горько, что мне стало не по себе. А она все шептала, всхлипывая, размазывая слезы по щекам и губам, что просто очень любит меня, что ей ужасно стыдно за свое поведение – она нестерпимо боится потерять меня и… так мечтала о свадьбе, что мысль о возможном разрыве убила в ней разум, душу в клочья разорвала! И даже если… даже если я, все же, переспал с этой девчонкой, то она вполне может понять, почему. Ее ужасный, вздорный характер, ее ревность, ее нежелание понять мои мечты, мою любовь к гонкам, например, мою безраздельную преданность нашей группе, «Королевскому Кресту»…А она, Элли Сеймур, в отличие от нее, все понимает, ценит и никогда не подведет. Но только ведь именно она, Джина, моя невеста и она любит меня, не смотря ни на что и просто умрет, если я ее оставлю ради Элли или еще кого-нибудь. А я глядел в ее зареванное лицо, в источавшие слезы покрасневшие глаза, и вид ее был настолько жалок, несчастен и беззащитен, что я, в конце концов, подумал о том, что… что просто день сегодня был какой-то странный, точно, выпавший из реальности, в которую завтра все вернется. Джина – моя невеста и я сам выбрал ее, спустя четыре года знакомства. А Элли… Она оказалась неожиданным, милым подарком из рук теплого, солнечного июля. Подарком, согревшим душу, озарившим ее, но лишь на время, лишь пока пахнет заросшими цветами и травой лугами в «Лугах»… Смысла в этом никакого нет, как нет смысла в красивом закате, в шелесте лазурных волн на Форментерре, в восторге от скорости на гоночной машине, в шквале энергии, обрушивавшемся на нас во время наших концертов… Элли уедет домой, мы уедем в Лондон, а следом на гастроли и все станет лишь воспоминанием. Приятным воспоминанием о лете семьдесят девятого года… Только я ошибся. Наверняка Элли услышала, как я мирюсь с Джиной, как прошу у нее прощения и обещаю не бросить ее, уехать вместе с ней, жениться на ней и… и забыть Элли, забыть все, что здесь произошло. Во всяком случае, через минут десять после моего примирения с Джиной, в гостиную вбежал Ферри и так глянул на Джину, что она… постаралась выйти оттуда достойно. Но надо было видеть ее глаза! После этого он обернулся ко мне и сообщил, с трудом переводя дух, что Элли только что уехала на своем велосипеде из «Лугов». И он сам отдал ей велосипед, который стоял позади большого крыльца парадного входа… Это был тот редкий раз, когда Ферри кричал. Так кричал, что мне стало не по себе, натурально не по себе. Я даже не смогу вспомнить, о чем он кричал тогда. То ли обвинял в чем-то, то ли хотел чего-то от меня, но в глазах его я видел ужас и горечь, я слышал только имя Элли и стоял перед ним, застыв, как истукан… Не знаю, сколько это продолжалось. Помню, что в итоге он усадил меня на стул, схватил бутылку виски и сунул мне в руку. Я выпил и только тогда услышал его вопрос – что я собираюсь делать? Но я не знал. Догнать Элли, вернуть и снова наобещать ей чего-то, после моего разговора с Джиной, невозможного? Зачем?? Или наоборот, попытаться внушить ей, что с моей стороны добиться близости с ней было ошибкой, просто ошибкой, но никак не намеренным обманом? Еще глупее! Уж лучше ей никогда не видеть меня больше! Пусть проклясть, пусть возненавидеть, но не увидеть меня и не разорвать себе душу, снова оказавшись со мной глаза в глаза, но безо всякой надежды, точно два совершенно чужих человека… Я высказал все это Ферри, он выслушал меня, сидя напротив, молча глядя мне в лицо. В глазах его была пропасть. А когда он заговорил, эти слова я запомнил.
