Мистер Хадсон Мистер Хадсон. Глава 25

Наверное, это был сон… Конечно, сон. Мое успокоительное. Мне казалось, что я сплю, но вдруг открывала глаза, и тусклый свет лампы освещал мою спальню, спящего Шерлока, приоткрытую дверь гардеробной и поблескивавшие позолотой большие часы на комоде. Я не могла разглядеть, который час – стрелки, точно, мерещились мне, показывая то одно время, то другое. Ручка на двери… Когда я приоткрыла глаза в очередной раз, мне показалось, что она немного повернулась, блеснув… Снова темнота, тяжелая дремота. И тут вдруг чей-то тихий голос:

-Мишель… Маленькая Мишель… Прости!..

Я с трудом приоткрыла глаза. Ричард? Его светлые с сединой волосы, глаза его, сейчас почему-то не такие ярко-голубые, как обычно. Словно, потемневшие под сдвинутыми озабоченно и печально бровями. И взгляд их невозможно было вынести – столько боли виделось в нем!

-Ричард… — прошептала я. – Ты не можешь быть здесь… Меня и самой здесь скоро не будет… Потому что, не может, не должно быть нигде. Я испортила все, что могла. Я всегда все порчу… Знаешь, Ли… Все гадали, почему он допустил, что бы я разбилась… Все думали, что дуэтом управляет он и только он, как старший, более опытный, сильный, а я лишь маленькая, послушная и очень способная партнерша, едва ли не ученица… Мало, кто знал, какими мы были на самом деле. Наверное, он… чересчур любил меня, потому что позволял мне слишком многое. Потакал всем моим желаниям, уступал в спорах… Нет, то не были тупые капризы – то были мои неимоверные амбиции, какая-то из разновидностей «звездной» болезни, которая заставляла меня требовать и требовать от себя и от него почти невозможного. Мне так хотелось блистать! И мы блистали. У Ли отбоя не было от поклонниц!.. Равно, как и у меня от поклонников. О, я любила Ли! Я обожала его поразительную, почти нечеловеческую красоту и его отношение ко мне. Но вот его самого… Боюсь, я мало понимала его, как человека, гордясь его само отреченной любовью ко мне и тем, какие мы оба замечательные. Я красовалась перед камерами, принимала многочисленные подарки, строила глазки всем подряд, и накануне нашего последнего выступления он застал меня в баре с каким-то типом, имени которого я и не запомнила. Мы сидели у стойки, я пила шампанское и этот тип гладил мое оголенное коротенькой юбочкой бедро… Не произнеся ни слова, Ли схватил меня за руку и уволок домой. До самого выступления он не сказал мне ни слова, и только перед выходом на лед поцеловал в висок и прошептал: «Прости!». Мне до самой смерти не забыть взгляда его синих глаз в тот момент! Никогда… Теперь ты понимаешь, почему меня так мучает мысль о том, что Ли не погиб, а просто исчез? Это не обида никакая, Ричард. Это мысль о призрачной возможности вымолить у него прощение. Ибо если жив он, то не может не думать о том, что покалечил меня, а возможно, и убил. Я ведь исчезла и о Софи Фрай никто больше не слышал. Если бы я только могла!.. Если бы господь дал мне возможность увидеть еще только один раз глаза Ли, увидеть снова его чистые синие глаза без тени боли, обиды и вины… Почему так темны твои глаза, Ричард? Почему я вижу тебя здесь? О, это, наверное, только галлюцинации от лекарства. Мое сердце…. Кто знает, может, для всех было бы лучше, если бы оно просто взяло и остановилось? И двое лучших людей из всех, кого я знала, успокоились бы, наконец. Мое присутствие больше не рвало бы их души…

-Вы снова обожаете отношение к себе? Или мое небесное очарование, например? – голос Ричарда. Тихий, даже глухой.

Я улыбнулась и дотронулась до его руки, лежавшей на моем одеяле.

-Я выросла, Ричард… Софи Фрай с ее непомерными амбициями и самоуверенностью исчезла в прошлом. Я потеряла не только Ли, но и ту слишком талантливую девочку, которая не знала, что такое боль и вина, оправдывая себя тем, что вытворяла на льду… Я перестала нравиться себе, с любовью к вашей музыке сообразив, что есть такое истинная красота, что есть настоящий талант. Эдди жизнью своей дал мне понять, каков он должен быть. Его великодушие, его душевная щедрость, искренность, чистота и свет его глаз… Я стала презирать себя, помня, какой была я. Бесстрашной, да, но и беспощадной не только к себе, но и к Ли… Я смотрела на себя в зеркало, видела что-то совсем не эффектное на фоне дешевого интерьера и понимала, что плакать нечего. Я слушала вашу музыку и чувствовала себя куда более счастливой, чем на пьедестале почета с медалями на груди. Я любила вас, а не себя! И я люблю ТЕБЯ, Ричард. А в Хадсоне – его странное сходство с тобой… Я руки твои готова целовать только за то, что они держали барабанные палочки в группе, которая подарила свет моему сердцу, глаза твои за дрожь восхищения и нежности, переполняющую меня, когда я гляжу в них, грудь твою за тепло, которое согрело меня, за сердце, которое она хранит и которое, пусть только одну ночь, но вопреки всем моим сомнениям, стучало для меня… Но ты не слышишь меня… Ты не узнаешь… Мои лекарства сыграли со мной дурную шутку, но я, хотя бы, увидела тебя. Хотя бы увидела!…

Из глаз моих хлынули слезы, все вокруг потемнело. Потерялась я в ночи, совсем одна, как и писал Хадсон…

Кто-то тронул меня за руку. Я постаралась открыть глаза и увидела расплывающееся передо мной лицо Жюли. А еще солнечный свет раннего утра, заливший комнату – гардины были распахнуты и одно из окон приоткрыто. Через него в спальню вливался свежий утренний воздух, такой сладкий после ночной духоты.

Дни шли за днями, странные, кажется, совсем пустые. Я принимала лекарства, терпела уколы, ела еду, приготовленную Жюли. Да-да! Она, оказалось, прекрасно готовит! Но когда я спросила, почему она не пожелала кормить Хадсона, она только подняла брови и покрутила головой – так было и так будет!.. Может, от лекарств, но я чувствовала постоянную вялость, и когда намекнула Жюли на то, что хочу съехать из этого дома, для меня большим облегчением было ее просто сногсшибательное отрицание этой моей затеи. Может, оно так и надо – пусть появится хоть кто-нибудь из них двоих, и я хоть что-то попробую понять. Хелена была права – никогда нельзя рассчитывать на то, что во всем разберешься сразу и именно тогда, когда тебе это покажется удобным и логичным!.. Только никто не появлялся, и я почти перестала ждать, утопая в апатии и лени, забыв, что такое прогуляться по улице – мне хватило небольшого садика позади дома, о наличии которого я раньше просто забывала.

Там-то, в том садике, где я полу дремала на удобной скамье с видом на клумбу, меня и застала Жюли. Я увидела, как она бежит ко мне с чем-то белым в руке… Что?? Неужели мне письмо?! Она протянула мне конверт, на котором, как странное повторение, стояло лишь: «Мишель». Только отпечатанное на компьютере. Я открыла его и заметила, что Жюли продолжает стоять рядом со мной.

-Вы боитесь, что я опять упаду в обморок? – усмехнулась я.

Она утвердительно и очень серьезно кивнула.

-Хорошо. Если вам так спокойнее… Интересно только, это лишь ваше личное отношение ко мне или еще чье-то беспокойство за меня? А, Жюли?

Она лишь бросила на меня странный взгляд и пожала плечами – думайте, мол, что хотите!

Я вернулась к письму.

« Я хотел бы увидеть тебя, Мишель, хотел бы многое сказать тебе, но не могу пока этого сделать. Сначала одно очень важное дело. Действительно, важное и не только для меня… Помни, Мишель, знай, что твой подарок на мой день Рождения стал для меня самым дорогим, хотя, могу поспорить, ты сейчас и не догадываешься, что за подарок я имею в виду. Ты можешь предположить, что речь идет о нашей ночи вместе, о нежности твоей непереносимой, о том, как согрелось сердце мое на твоей груди, о восторге обладания тобой… И ты была бы права, если бы не крохотная мелочь, о которой ты, наверняка, позабыла. Я нес тебя в дом после твоего первого падения в воду, нес, думая о многом, боясь и одновременно надеясь, что ты задумаешься над тем, что я мог бы этого и не делать – ты прекрасно дошла бы и сама, только лишь держась за мою руку. Но я моментально позабыл обо всем, когда почувствовал, как ты тихонько целуешь мои волосы и шею. Один крохотный поцелуй, такой отчаянный и переполненный надеждой! Для меня в этом поцелуе было все. Для меня и сейчас в этом поцелуе абсолютно все, Мишель…»

Наверное, я слишком громко вздохнула, едва ли не простонала, потому что, Жюли немедленно подскочила ко мне и схватила за плечи, заглянув мне в глаза с самым искренним, неподдельным беспокойством.

-ЧТО?? – кричал ее взгляд.

Я улыбнулась ей, чувствуя, как по моим щекам катятся слезы.

-Ничего… Ничего, Жюли. Теперь пугаться нечего. И слезы мои – только слезы. Наверное, облегчения. Не знаю… Если вам не трудно, принесите мне стакан воды или, еще лучше, чаю… И знаете, пора кончать с этими лекарствами. Хватит! Я устала ползать по дому подобно дождевому червяку, я хочу заняться чем-нибудь, я хочу видеть людей и почувствовать хороший аппетит. Ладно? Вы ведь не станете связывать меня, чтобы сделать очередной укол? Нет?

Я улыбалась, и Жюли глядела на меня с некоторым сомнением. Наконец, она поднялась с корточек, отряхнула зачем-то свой фартук, подбоченилась весьма изящно и… кивнула. Хорошо, мол, посмотрим!

-Чай! – крикнула я ей вслед, но она даже не отреагировала.

Тогда я поднялась со скамьи и пошла за ней на кухню. Там я уселась на табурет возле стола и наблюдала, как она, словно, и не замечая меня, заварила чай и приготовила пару замечательных и внушительных сэндвичей. Налив в чашку чай, она поставила ее перед моим носом, придвинув следом и тарелку с едой. «Ешьте! – заявили ее глаза. – А я посмотрю, насколько вы выздоровели!» И я с аппетитом, какого уже давно не испытывала, слупила оба сэндвича, громко прихлебывая их вкуснейшим чаем.

-Скажите мне, — обратилась я к ней, — откуда вы взяли это письмо?

Жюли составила в раковину грязную посуду и посмотрела на меня. Пожала плечами и указала рукой на дверь, которая выходила в холл.

-Хотите сказать, что нашли его там, куда обычно складывают почту во всех английских домах – на подносе у двери? Но тогда тот, кто принес его, а это был не почтальон, должен был запросто войти в дом и положить письмо на поднос, либо его впустили вы и взяли у него это письмо, Жюли. А?

Жюли фыркнула – мол, как она сказала, так все и было! – и отвернулась, чтобы помыть посуду. Спорить с ней дальше было невозможно – она в любой момент могла дать понять, что просто не может ничего объяснить в силу, хотя бы, своей немоты… Впрочем, ее ответ мне нужен был лишь для того, чтобы лишний раз укрепить мою… надежду. И все же, если письмо отдал сам Ричард, почему он не захотел увидеть меня, попросту проведать. Или он не знает, что со мной стряслось? Да и откуда ему знать… Мое видение, мой разговор с ним – болезненный бред. Вот только было бы мне лучше, если бы я смогла и в самом деле рассказать ему все это? Что бы он узнал обо мне всю правду, которую я так долго, так тщательно скрывала даже от самой себя. Смог бы он по-прежнему относиться ко мне после подобного откровения о человеке, которого я когда-то любила и о котором не могу забыть. Пусть даже лишь потому, что чувствую вину перед ним. Ли больше нет. Ничего не вернуть и не исправить. Чудо наших с ним танцев на льду стало просто легендой, о которой уже и не слишком помнят, а наша любовь… Сон. Только сон о маленькой девочке, которой тоже больше нет…