Все давно перекочевали на лужайку, где уже на маленьких столиках продолжало шипеть шампанское, куда желающим принесли кофе и чай, а также, всеобщим смехом был встречен большой именинный торт, который вкатили сияющим свечами на сервировочном столике. Брэндан с совершенно растерянным лицом стоял около него, видимо, понятия не имея, что с ним делать. Все затихли, ожидая каких-то его слов или действий, и только свечи трепетали на ночном ветерке.
-Друзья… Да вот, Бог его знает, что мне с этим теперь делать и куда запропастился Ричард! – воскликнул он, наконец. – Нет, я могу, конечно, разрезать торт и угостить вас всех, но…
-Еще чего?! Мой торт!!
И со ступенек крыльца сбежал Ричард под всеобщие возгласы и аплодисменты. Ни дать, ни взять, настоящая «звезда»! Он даже кланялся по дороге, словно шел по красной дорожке на церемонию вручения Оскара! Только что перед камерами не позировал, и то лишь потому, что их не было…
-Прости, Брэндан! Простите все, что оставил вас за ужином, оставил в недоумении и без своего внимания! Но вот он я и я сам разрежу этот торт, чтобы с удовольствием вас всех угостить.
Я… О, боже, я внезапно почувствовала, как глазам моим стало больно от слез! Я глядела на Ричарда, и в их пелене расплывалась сияющим белым пятном его рубаха. Наверное, другая, чистая, не та, в которой он спас меня… Он под новые аплодисменты и радостный свист задул все свечи и большущим ножом принялся отрезать от торта кусок за куском, раздавая их подходившим с тарелочками друзьям. А я сидела и плакала, сама уже не зная, почему. Мне не было больно, не было страшно, словно, после этого дня Рождения хоть потоп. Пусть даже и не случится ничего, что вернет мою душу на место… Мне было хорошо, потому что, я видела Ричарда сейчас, видела, как светятся радостью его глаза, излучая знаменитое бронебойное обаяние цвета лазури и… все равно. Остальное не имело сейчас, в эту минуту никакого смысла. Никакого… Только эти его глаза. И я ждала. Вот сейчас…
-Мисс Уотсон! Где же вы? Неужели вы на диете и не желаете попробовать этого чудесного торта?! Идите же сюда! Имениннику отказывать нельзя!
Я поднялась со своего кресла и направилась к столику с тортом… Господи, возможно, только сейчас я смогла оценить всю правоту слов Хелены! Все, абсолютно все присутствовавшие глядели сейчас на меня, ветерок развевал мой наряд и шелк, наверное, искрился и переливался стразами, я видела улыбки и улыбалась сама, глядя на Ричарда, замершего с ножом в руке.
-Ни в чем нельзя отказывать? – продолжая сиять, спросила я его, подойдя.
Ричард поднял брови, на секунду отведя глаза, потом медленно поднял их на меня.
-На таком утверждении я не настаиваю, но надеюсь при этом, что вы не забыли – сегодня я спас вашу жизнь, милая леди. А это обязывает, не так ли?
И совершенно невинно улыбнулся, накладывая добрый кусок вкуснятины мне на тарелочку.
-На здоровье, мисс Уотсон!
-Тогда за ваше здоровье, мистер Тайлер!
-Благодарю!.. Вы блестяще выглядите сегодня, Мишель! Особенно в контраст с вашим плачевным состоянием днем. Простите! Мне очень жаль, что так вышло! Следовало держать вас в поле зрения и не допустить ничего подобного. Жара и выпитое сделали свое дело. Еще раз извините!.. И я тем более рад видеть, как ослепительны вы сейчас.
-Да, боюсь, мой наряд и впрямь ослепляет. Эти блестяшки… Я не очень-то привыкла выглядеть елочной игрушкой и ослеплять всех подряд!
Ричард расхохотался, а вслед за ним и остальные.
-Ох, Мишель! Вы – настоящий сюрприз! Лишь несколько секунд назад вы шли сюда, ко мне с видом настоящей «звезды» — у меня аж дух перехватило! – и немедленно сами над собой потешаетесь, хотя, поверьте, ничего общего с елочной игрушкой я не вижу. Кроме, разве что, той радости, которую испытываешь, когда видишь наряженную елку и ощущаешь дух Рождества, дух Волшебства и Надежды…
-А ведь ты, Ричард, даже и не представляешь, какой мисс Уотсон и на самом деле сюрприз! – выбрался к нам Дэвид.
Я невольно напряглась, не понимая, что Дэвид может иметь в виду, но увидела вдруг улыбку Триши в кокетливом наряде из переливчатого темно-бирюзового шелка. Девушка сияла так, что это даже несколько обескуражило меня. Что здесь вообще происходит??..
-Но для тебя, дорогой, сначала иной сюрприз! – продолжил Дэвид и картинно взмахнул рукой в сторону дома, где, оказывается, на стене висел большущий экран, который со словами Дэвида вспыхнул и все увидели Ричарда лет двадцати, хохочущего в компании молоденьких Эдди, Джорджа и Брэндана. Кадры сменялись за кадрами – забавные, трогательные, снятые в компании и на концертах – под музыку «Королевского Креста» и самого Ричарда. Я посмотрела на него и не поняла выражения его глаз – мне показалось, что они стали грустными вопреки, наверное, стараниям тех, кто подготовил этот своеобразный ролик. Дэвид положил ему руку на плечо.
-Ричи, я горжусь дружбой с тобой, с вами со всеми! Я очень люблю тебя и это – он кивнул на экран – дань твоему обаянию, это то, каким я видел тебя всегда… Да, Эдди нет с нами и годы уходят. Но мне всегда кажется, что что-то особенное, что-то очень хорошее еще впереди. Я верю в это, правда… Жизнь – это вообще тот еще сюрприз, и ты это знаешь!
-Ты что-то заладил сегодня про сюрпризы, а? – улыбнулся, наконец, Ричард и протянул к Дэвиду свой бокал. – Ты что там еще затеял?
Дэвид звонко чокнулся с ним и усмехнулся в ответ.
-Сюрпризы и ничего больше!
-Не очень-то я их люблю, — вздохнул Ричард и выпил.
-Вот и напрасно! Даже если вспомнить, что не все сюрпризы бывают приятными. Неожиданность добавляет адреналин в кровь, заставляет работать мозги и порой переоценивать некоторые вещи, что, если и не очень радостно, то часто полезно… Но, сегодня твой праздник, мой дорогой, и я постараюсь не доставлять тебе неприятностей своими придумками.
-Так ты сегодня устроитель этой вечеринки?
Дэвид поклонился, прижав ладонь к груди.
-Ох! Зная тебя, я уже заранее готов ничему не удивляться.
-Уж и не знаю, принимать это за комплимент или как повод к драке! – рассмеялся Дэвид и слегка повысил голос. – Итак!.. Все хорошо помнят, как в далеком, а для кого-то и не очень, детстве наши родители обожали в дни наших Рождений ставить нас на табуреты и предлагать собравшимся гостям выслушать стихотворения в нашем исполнении. Часто это бывали песни, даже если чадо и не отличалось хорошим голосом и развитым музыкальным слухом… Но, я уверен, что обиды за эти выступления мы на родителей не держим и традиция эта не вызывает у нас отвращения. Они ведь так гордились нами!.. Я вот тоже очень горжусь моим другом, Ричардом Тайлером, которого природа не обделила ни слухом, ни голосом…
-Боже, Дэвид! – воскликнул Ричард. – Только не на табуретку!
-Нет-нет! Никаких табуреток! Просто мы сейчас дружно поаплодируем тебе, и ты споешь нам что-нибудь из своих песен или… Словом, что тебе самому захочется. Хотя, возможно, кто-то из твоих гостей выскажет какие-то пожелания. В твоем распоряжении фонограммы «минус один» практически всех песен «Королевского Креста» и твоих собственных тоже. Вот микрофон!
-Рояль в кустах! – проворчал Ричард и забрал микрофон из рук Дэвида. – Что же мне спеть для вас? Только хочу сразу извиниться, если из-за неподготовленности к этому выступлению, захриплю или сфальшивлю.
-Если бы я заранее предупредил тебя, ты мог бы наотрез отказаться, — заметил Дэвид. – И потом, если это тебя успокоит, достанется выступить сегодня не только тебе. Как говорится, вместе умирать не страшно!
Сама не знаю, как меня угораздило, но моя рука, словно бы, сама по себе взлетела в воздух.
-Можно? – мой голос слегка дрожал от волнения.
Ричард указал на меня.
-Да, мисс Уотсон!
-Если это возможно… Исполните, пожалуйста, «Пора раскачаться!». На концерте… той презентации вашего нового альбома она поразила меня новым исполнением. Это было так впечатляюще, мистер Тайлер!
-Возможно, Мишель. Спасибо. Но ведь впечатление, мне кажется, возникло не столько благодаря моему вокалу, сколько новой аранжировке, а…
-Она есть, Ричард! – вмешался Дэвид. – И мисс Уотсон права – песня прозвучала по-новому, но не резанула по ушам, как это бывало, когда кто-то заново пытался перепеть ваши песни.
И Дэвид взмахнул рукой, давая кому-то невидимому знак начинать. Музыка зазвучала – та самая двойная ударная партия под низкую ноту на бас-гитаре, и я медленно, не сводя глаз с Ричарда, освещенного двумя перекрещенными прожекторами, подошла ближе, почти не чувствуя своих ног.
Его не предупредили о прожекторах, и он не закрыл глаза темными очками, как на презентации. Я видела их, и я ждала. Я так надеялась, что он снова посмотрит мне в глаза, как тогда глядел в объектив моего фотоаппарата!.. Ричард опустил взгляд в ожидании момента вступления, и когда он настал, вскинул глаза. Сердце мое замерло – он смотрел прямо на меня! Смотрел так, словно, и не было никого здесь, никаких гостей – его друзей, никого, кто бы мог увидеть этот его взгляд и хоть что-нибудь понять. И я не понимала, но ощущение, то же чувство, что и на концерте, оно снова возникло, и я дрожала от этого взгляда, словно, снова… снова была там, в павильоне Брэндана, на съемках, когда Ричард вошел в «спальню» и обнял меня… Я и не заметила, как песня закончилась, и в тишине мой бокал разлетелся о плиты небольшой площадки перед верандой вдребезги так оглушительно, точно, это был десяток бокалов, слетевших с подноса неуклюжей служанки.
-О… — выдохнула я. – Простите! Простите меня!
-Пустяки, Мишель, — Брэндан подхватил меня под локоть. – Иногда хрусталь и существует для того, чтобы его бить…
-Я даже говорить ничего не буду, — раздался голос Дэвида, и сквозь страшное смущение, не позволявшее мне даже взглянуть на Ричарда, я поняла, что тот покинул импровизированную сцену, а Дэвид взялся продолжать свою программу развлечений.
В этом концерте с удовольствием участвовали все, за исключением, может быть, только Клер и близнецов. Хелена на пару с Дэвидом спела песню самого Дэвида, которая вместе с многими другими прославила когда-то «Королевский Крест». Дэвид пел собственную партию, а Хелена взяла на себя смелость исполнить партию Эдди и справилась просто замечательно, вложив все свое чувство, весь свой темперамент актрисы, ибо дотянуть до вокала Эдди было просто невозможно. И она так радовалась, так искренне переживала свой успех здесь, среди всего нескольких друзей, что просто не верилось, глядя на нее, что это известнейшая актриса Великобритании, блистательная «звезда» многих фильмов… Триша, вовсе не обладая сильным голосом, ухитрилась очень убедительно спеть «Ты – моя любовь» — одну из самых трогательных, самых проникновенных баллад Эдди и «Королевского Креста». Не даром ее отец – рок-певец!.. Брэндана уговорили исполнить «Однажды», и я была одной из первых, кто его попросил об этом. Всякий раз слыша ее, я видела самую середину лета, солнечный день в высоченной траве прибрежного луга, благоухавшего цветами и беспечной, самой светлой радостью на свете – радостью любви, держащей твою ладонь… О, Брэндану достаточно было бы написать только эту песню, чтобы навсегда задержаться в сердцах, способных слышать, как звенят звезды тихой летней ночью, чувствовать аромат последних лучей осеннего закатного солнца, ощущать, как сиреневые сумерки втекают в тебя, будоража и волнуя, как молодое вино, обещая удивительный вечер в лучшей компании на свете и длинную, страстную ночь…
-Ну, а теперь, леди и джентльмены… — голос Дэвида раздался так внезапно, что я даже вздрогнула, опьяненная, не столько шампанским, сколько самим вечером – столько тепла он мне принес, столько неожиданной радости, – теперь я хотел бы обратить свое и ваше внимание на человека, который пока еще никак себя здесь не проявил. Я, разумеется, не беру во внимание несомненное его, а вернее, ее обаяние и очарование… Да-да, мисс Уотсон! Я имею в виду именно вас!
Совершенно растерянная, я воззрилась на Дэвида, словно, не замечая, как взгляды всех присутствующих обратились на меня. Если бы заметила, ухнулась в обморок! А Дэвид продолжал:
-О, нет, не пугайтесь так, милая леди! Я не намерен заставлять вас петь хотя бы потому, что не знаю ничего о ваших певческих способностях, и вынуждать вас краснеть мне вовсе не хочется. Но я хотел бы попросить вас о том, что, я знаю наверняка, вы умеете лучше нас всех. А именно – что бы вы составили мне пару в танце. Согласны? Идите же сюда и не смущайтесь, Бога ради! Уверяю вас – эти люди и этот дом – последнее место на свете, где вам стоит это делать.
Я повиновалась и подошла к Дэвиду.
-Но… почему вы решили, что я умею танцевать лучше вас всех? – спросила я. – Ведь, например, Хелена – актриса и наверняка прекрасно танцует!
Дэвид рассмеялся.
-О, да, в этом я тоже уверен! Но… Давайте оставим вопросы и ответы на потом! Ведь это всего лишь танец и ничего более.
Он взял меня за обе руки, положил одну из них на свое плечо, а другую взял в свою ладонь. Минута тишины в легком шелесте ветерка в ветвях акации, окружавшей лужайку и вдруг – низкий, очень красивый, бархатный женский голос, песня, которую я не смогла бы спутать ни с какой другой. То был вальс из балета Чайковского «Спящая красавица», аранжированный заново и исполненный очень медленно, завораживающе, подобно странной колыбельной, уводящей в такой же странный сон. Чудесный сон о том, кого еще нет, но кого так ждет сердце…
-Что с вами, Мишель?! – шепнул Дэвид. – Вы в порядке?
-Да… — с трудом выдохнула я. – Одну секунду!
Я сбросила великоватые мне туфли, Дэвид поднял брови, улыбнулся, покачнув головой, и мы начали танцевать.
Дэвид всматривался в мое лицо, но я… я видела совсем другого человека, чьи черты давно, казалось, ушли в небытие, но сейчас возникли передо мной так ясно, что замерло мое сердце, дернувшись болью, которую трудно выдержать, не выдав себя.
Музыка стихла, и я постаралась улыбнуться, когда Дэвид изящно развернул меня лицом к гостям, шепнув мне на ухо:
-Что бы ни послужило причиной танца босыми ножками, вам это только в плюс!
И продолжил уже во весь голос:
-По вашим лицам, друзья, я вижу – вы целиком и полностью поддержите меня. Мишель Уотсон дивно танцует!
Все зааплодировали, а я почувствовала, что танец этот – только начало. Что он задумал? Что сейчас может произойти??
Дэвид все еще держал меня за руку.
-Мне, возможно, и пришло бы в голову просто потанцевать с вами, Мишель, — заговорил он. – Вы и вправду совершенно обворожительны! Но идея именно этого вальса возникла после того, что произошло, пока вы отдыхали у себя в комнате.
-Господи! – вырвалось у меня невольно.
— Триша от безделья, как нынче выражаются, лазила в Интернете и совершенно случайно наткнулась на несколько серий телепроекта «Погасшие «звезды»»
О, он крепко держал мою ладонь! Не вырваться, не убежать, как мне этого отчаянно захотелось.
-Не волнуйтесь так, мисс Уотсон! Или как вас на самом деле зовут? Вы среди друзей, и мы только рады узнать, что среди нас – гордость нашего Королевства. Да-да, леди и джентльмены, именно гордость! Пусть имя ее сверкало очень недолго, но весьма заслуженно. Не надо скрывать того, что когда-то составляло вашу жизнь, Мишель, и доставило людям немало радости и истинного восхищения!
Тут экран вспыхнул снова, прозвучала музыка заставки, которая оказалась мне совершенно незнакома, и на экране блеснуло, вращаясь и переливаясь серебром в свете прожекторов, гладкое лезвие конька. Я замерла в оцепенении, граничившем с ужасом – так долго, так далеко были упрятаны эти воспоминания, так страшно оказалось выволакивать их на свет, при всех этих людях, еще минуту назад, казалось, ставшими мне такими близкими. Но некуда деваться. Некуда. И я смотрела, как в замедленном темпе вращается в воздухе конек, как камера постепенно отдаляется и становится видно фигурку в темном с блестками платье с прижатыми к груди руками… Голос на фоне музыки:
-Это знаменитый аксель в пять оборотов или «пятерка Фрай». Элемент, доступный до сегодняшнего дня только одной фигуристке в мире, британской танцовщице на льду, чемпионке Великобритании, Европы и мира среди женщин, Софи Фрай…
-Боже ты мой! Мишель… — ахнула Хелена.
Но я услышала ее лишь краем уха. Я смотрела, не в силах оторвать взгляд, кадры со съемок выступлений, в которых целую жизнь, оборванную когда-то, назад я участвовала. У меня были длинные волосы, которые на соревнованиях я убирала в хвост или пучок. Я не была худенькой, как это обычно положено для фигуристок, а в особенности, для тех из них, кто катается в паре, чтобы партнеру было легче делать поддержки. Но, конечно, и нечего лишнего… Мое лицо. Мне восемнадцать, и еще нет перелома носа, нет шрама на нем. Вот я сижу за бортиком на скамейке, куда садятся после откатанной программы и ждут оценок. Эта девочка на экране… Она, запыхавшись, тяжело дышит, но смеется, отвечая на слова тренера, машет в камеру и бисеринки пота блестят на ее переносице и лбу. Взгляд ее взлетает на табло, секундное молчание, и, точно, пружина, она распрямляется в ликующем прыжке – победа! Слезы радости из глаз, объятия тренера, и кадры награждения на пьедестале почета – золото на груди, букет и снова слезы, губы, шепчущие «Боже, храни королеву»…
-Она, Софи Фрай, пришла в профессиональное фигурное катание довольно поздно, в семнадцать лет, благополучно пропустив все юниорские соревнования. Пришла, как некое чудо, феномен, каких и не было до сих пор в истории британского фигурного катания, — продолжал голос за кадром. – Обладающая необыкновенной гибкостью, Софи легко исполняла все элементы, ее прыжки славились высотой и непогрешимостью, а само катание большой скоростью и потрясающей артистичностью. Поистине, подарок для национального спорта! Ее первый танец, принесший сразу серебро на чемпионате страны – вальс из балета Чайковского «Спящая красавица». Возможно, именно он и определил тогда будущую карьеру Софи, хотя, на чемпионате Европы, а следом и мира в том же году, она танцевала под музыку из нашумевшего фильма «Обман». И это был настоящий фейерверк эмоций, потрясающий каскад сложнейших элементов, выполнявшихся на невероятной скорости, прыжки в четыре и пять оборотов, которые эта восхитительная девочка исполняла с такой легкостью и отточенностью, что захватывало дух!.. Воистину, в ней Великобритания видела свою новую и бесспорную олимпийскую чемпионку. – Голос за кадром сделал паузу пока в кадре фигурка в черном костюме, стилизованном под смокинг, буквально летала по арене, казалось, и не касаясь коньками льда. – Но… Случилось нечто совершенно неожиданное – Софи Фрай заявила о своем уходе из большого спорта в балет не льду, на одной из пресс-конференций объяснив этот поразивший всех шаг тем, что там, в балете она чувствует истинное наслаждение, не испорченное нервозностью спортивной борьбы и не являющееся тайной ни для кого возможное пристрастие судей. «Там я не спортсменка, — сказала Софи, — там я творю искусство, там я могу вложить в танец все свои эмоции, все свое воображение, не заботясь о том, все ли нужные элементы вошли в программу. Там зрители судят не за то, как чисто я прыгнула тот же четверной «тулуп» или «аксель» в пять оборотов, а за то, сколько сердца в моем танце…». Впрочем, многие склонны были видеть причину ухода мисс Фрай в искусство в личных отношениях с Ли Максвеллом, известным когда-то фигуристом, по достижении определенного возраста, ушедшим так же в балет на льду и искавшим для себя подходящую партнершу… Никому не позволено судить человека за подобную причину, тем более, что в балете на льду Софи достигла настоящего апогея своего мастерства. Не ограниченные спортивными рамками ее танцы с Ли Максвеллом стали необыкновенными спектаклями на льду, доставившими зрителям, заполнявшим трибуны до отказа, истинное наслаждение… Три великолепных танца за полтора года, которые натурально взрывали трибуны шквалом аплодисментов, потрясая сознание мастерством фигуристов и необычайной чувственностью, объясняемой, видимо, истинными горячими эмоциями между ними. Софи и Ли выбрали для них темы двух очень популярных тогда фильмов, снятых по романам «Лунная соната» и «Трэндел» о двух братьях – эльфах, один из которых стал Великим Лунным Королем, испив крови Великого Дракона, а второй по вине брата, оставившего ему лишь Черную, Мертвую драконью кровь, превратился в наводящего ужас и непереносимую грусть вампира. Две истории о любви, две новеллы на льду в поражающих воображение гриме и костюмах. Разве это было бы возможно в рамках спортивных соревнований?! Третий же танец, поставленный на музыку Ханса Циммера и названный «Сотворение мира» был исполнен лишь дважды – премьера во Дворце Ледового Балета, а во второй, как показательное выступление на чемпионате Великобритании. Софи и Ли были приглашены устроителями чемпионата, что бы украсить завершение соревнований и, возможно, лишний раз показать, так тонка грань между спортом и искусством. Сейчас вы увидите все три танца, съемки которых были сделаны на арене Дворца Ледового Балета. Кадры танца «Сотворение мира», исполненного на чемпионате, были вырезаны и не показаны на публику, ибо стали свидетельством ужасного несчастного случая, произошедшего на льду и завершившегося настоящей трагедией. По словам хореографа фигуристов, Ли «перекрутил» Софи на заходе к выбросу в четыре оборота, задал ей слишком большую скорость, при том, что до борта, ограничивавшего арену было уже критически близко. В результате Софи с огромной силой врезалась в этот борт, отчего получила серьезные травмы лица, головы, шейного отдела позвоночника и ключицы. В состоянии комы она была доставлена в больницу. Врачи не давали ужасающих прогнозов. Скорее, наоборот, большинство специалистов утверждало, что Софи Фрай сможет восстановить здоровье настолько, что вернется на арену. Поэтому полной загадкой стала катастрофа, случившаяся с Ли Максвеллом буквально на следующий же день после происшествия. По словам его друзей, Ли страшно переживал падение Софи, винил во всем себя и сильно напился, что подействовало на него, человека практически не пьющего, страшнее и тяжелее, чем этого можно было бы ожидать в отношении кого-либо другого. Вне себя от выпитого и угнетенного эмоционального состояния, Ли Максвелл вылетел на своей спортивной машине, развившей, по словам полиции, на тот момент слишком большую скорость, с шоссе, проложенного в горах, прямо в пропасть глубокого ущелья… Через несколько месяцев Софи Фрай вышла из больницы практически здоровым человеком, но все надежды ее многочисленных поклонников на возвращение мисс Фрай на лед рухнули. Совершенно категорически она заявила, что никогда больше не наденет коньки и не выйдет на ледовую арену. Ни в одиночку, ни с кем бы то ни было. Все было кончено, и Софи Фрай исчезла не только из спорта и искусства, но, кажется, от нас всех. Словно, и не было никогда. Многие пытались проследить ее судьбу, но никому это не удалось. Нам же осталось лишь имя удивительной девочки – Софи Фрай, и три ее танца с человеком, без которого все, что раньше составляло ее жизнь, потеряло всякий смысл. Звезда погасла, и на один яркий лучик света в мире стало темнее…
-Ли… О, Господи, Ли! – я сама не замечала, как шептала его имя.
Я и забыла… Я так старалась забыть, как же он был красив, Ли Максвелл. И теперь, глядя на экран, понимала, что мне это удалось. Десять лет…
Десять лет я не видела его глаз, и вот теперь они были прямо передо мной – глубокие, синие глаза и совершенно очаровательная улыбка, которую перед выходом на лед, Ли изо всех сил старался спрятать подальше, входя в роль своего Лунного Короля… Темно-синий костюм, переливавшийся блестками и скроенный похожим на длинный кафтан Лунного Короля в фильме. Те же длинные платиновые волосы под серебряным венцом, та же красная бархатная, лишь укороченная, мантия с черным мехом… Он переживал перед каждым выступлением, и камера выхватила несколько секунд перед тем, как Ли взял мои руки в свои, и мы выкатились на лед. Он глядел на меня, такую маленькую рядом с ним, с его ростом, потом перевел взгляд на трибуны, прижал меня на секунду к себе и поцеловал в макушку. Может, для кого-то я и была бы тяжеловата при поддержке, но не для него. Высоченный, очень сильный – в его руках я чувствовала себя маленькой и… любимой…
-Мишель… — шепот у моего уха – Дэвид. – Вы плачете. Может быть, стоит выключить запись?
-О… — я поспешно утерла слезы, которых и не заметила. – Простите!.. Нет-нет, Дэвид, не выключайте! Мои нынешние слезы можно выдержать. И мне хочется посмотреть эти танцы. Посмотреть на себя, ту… и на Ли. Я так давно его не видела…
-Хорошо. Ладно, Мишель… Все поражены и все смотрят.
Я мельком глянула на остальных гостей, кивнула Дэвиду и вернулась на экран.
Это было красиво. Так красиво, как я даже и не понимала, когда танцевала тогда. Я была с ним, я любила его, я чувствовала его и… летала по льду, в его руках под «Лунную» сонату Бетховена в удивительной обработке, соединившей симфоническое звучание с ударной, роковой партией. Может, поэтому все получалось вот так чувственно, так выразительно. Я видела слезы в своих глазах, я вспомнила ту девочку, которая мало задумывалась над тем, как каждым своим танцем поражает и восхищает зрителей. Она любила то, что делала, она любила того, с кем она это делала, она была счастлива, но даже этого не понимала, пока в один миг все не кончилось…
-Ли…
Слезы обожгли мне глаза с новой силой, и я уже не смогла бы одним жестом стереть их с лица. Я разрыдалась от боли, сжавшей мне сердце. Ли так давно потерян для меня, но боль, точно, и не ушла, а лишь спряталась глубоко-глубоко, затаилась, чтобы вот так, однажды, нанести удар исподтишка… Он поднял меня высоко-высоко, опустился на колени и прижался лицом к моему животу – гордый король, позволивший себе любить… Зал взорвался овацией, запись прервалась и началась следующая. Запись танца, который Ли называл «Танго смерти». Тяжелые, мрачные такты в скрипичном исполнении, лицо Ли в жутковатом гриме, превратившем его в бледного и… поразительно красивого вампира. Черный с золотом костюм, золотой с крупным рубином венец на длинных черных волосах с широкими седыми прядями от висков – полная противоположность сыгранному им же Лунному Королю. Кто помнил страницы романа, тот знал, сколько трагедии и грусти в этом персонаже. Может быть, куда больше, чем в истории его брата-близнеца, на ком лежала вся вина, но чья судьба оказалась милостивой, позволив насладиться после всех страданий истинным счастьем… О, Ли знал, о чем поставить свои танцы! Это была его идея, практически его постановка, и я получала ни с чем не сравнимое наслаждение, танцуя с ним, слушая его замечания и следуя им. Я следила за каждым его движением, я от корки до корки несколько раз перечитала оба романа, чтобы знать, что я изображаю на льду, что ждет от меня Ли. Воистину, счастлива та женщина, которая, любя мужчину, может еще и гордиться им, восхищаясь тем, что он делает! И я была счастлива. Я жила в его руках, поднимавших меня надо льдом и ласкавших меня в постели. Я жила в его глазах, в которых, как в зеркале, отражалась вся его душа, все, чем дышал Ли, все, о чем он думал и мечтал. Надо ли говорить, что я понимала его с полуслова, полувзгляда, я не уставала откатывать и откатывать, шлифуя элемент за элементом нового танца, падать и вставать снова и снова, почти не чувствуя боли и…зная, что ночью мое тело забудет ее, утонув в наслаждении, вознагражденное любовью и нежностью?!..
«Танго смерти». Зрители аплодировали стоя, дрожа от пережитого восторга, от невольных слез, которые невозможно было удержать, которых никто и не скрывал. Напряжение и отчаяние, которые чувствовались с первых тактов, с первых движений, нарастали с каждой минутой – впереди только смерть, впереди окончание слишком долгого пути, залитого кровью, слезами и тоской по той единственной, что выбрала ненавистного брата — близнеца, решившись любить его под угрозой гибели. Рядом, по сюжету, ее точная копия, разделившая судьбу кровавого монстра, красивее которого свет не видывал. Но лишь копия, которая только напоминала об оригинале, и чья вечная жизнь обратилась в ад… Ли сумел найти эту музыку, он станцевал со мной так, что впечатление оказалось неизгладимым, и я… чувствовала, что могло означать любить Ли и понимать, что он с тобой лишь потому, что ты похожа на другую. Я глядела в его бледное лицо, в синие его глаза, смотревшие мне прямо в душу, и плакала прямо на льду. Плакало мое тело, мои руки, обнимавшие его до дрожи, мои ноги, летевшие за ним, мои глаза, которые не могли наглядеться на его красоту… Потом много писали именно об этом нашем танце, хвалили нас, ухитрившихся после успеха первого танца поразить публику еще больше, в самое сердце…
Но не успел отшуметь успех «Танго смерти», как Ли задумал новый шедевр под названием «Сотворение мира», который должен был не только поразить красотой и сложностью постановки, элементов, но и новым спецэффектом – голограммой прямо в воздухе надо льдом. Оригинальная декорация в виде вращавшихся элементов Солнечной системы, звезд над ними. Это было дорогим удовольствием, но стоило того – зрелище получилось удивительным, и чем дальше я смотрела, тем больше убеждалась в том, насколько талантлив был Ли Максвелл, мой Ли… Человек, которого просто в силу своего девчоночьего возраста, я не могла оценить до конца, но которого любила так, что моя наивность терялась за моими чувствами. И они были для него важнее, ведь он знал – я за ним хоть на край света, хоть за край его. За край моих возможностей, как бы рискованны ни оказывались его проекты, новые элементы в них. Да, «Сотворение мира» был именно таким проектом. После первого выступления все мнения о нем и в прессе, и по телевидению сходились в одном – пара Максвелл-Фрай превзошла самих себя в сложности танца, не говоря уже о постановке, об эмоциональном посыле. Во многих статьях использовались отзывы профессиональных фигуристов, заявлявших о том, что многое из увиденного в новом танце для них просто невозможно, невообразимо и заслуживает самых высоких оценок во всех смыслах. Если бы мы с Ли исполнили этот танец в рамках соревнований, говорили они, «золото» нам было бы обеспечено. Возможно, именно после этого Ли решил согласиться на показательное выступление на соревнованиях чемпионата страны. Честолюбие? Возможно. Желание доказать всем, кто подводил его к уходу из большого спорта по причине возраста, что тот – вовсе не помеха для таланта, для человека, еще чувствующего в себе силы для новых побед? Возможно. Но какая разница для меня?! Ведь я была с Ли, и это наполняло меня особенной гордостью – он носил меня на руках, он сделал из меня «звезду» так быстро, как у меня ни за что не получилось бы самостоятельно, как ни велики были мои способности.
Его сильные руки с длинными пальцами шнуровали мои коньки перед выходом на лед. Ли то и дело поднимал на меня свои невероятные синие глаза, и мне становилось не по себе от этого взгляда. Мне хотелось поймать его ладони, поцеловать их и увидеть его улыбку, ее сияющее обаяние, которое куда-то исчезло в последние месяцы. Я часто видела Ли задумчивым до мрачности, но думала, что это просто усталость, нервы, а потом наблюдала, как рождается новый танец, слушала идеи Ли по нему, начинала тренироваться. В середине танца я должна была исполнить «тулуп» в четыре с половиной оборота, что само по себе почти невероятно, на который меня «отправлял» Ли, добавляя мне особенный разгон. И теперь я смотрела и ждала этого выброса, ставшего на том выступлении последним, что я исполнила на льду в своей жизни. «Дорожка», великолепная поддержка и… с широкого размаха Ли я взлетаю. Четыре с половиной оборота и уверенное приземление у бортика, которого я едва не коснулась лезвием конька… Закованная в гипс долгие недели, я терзала себя догадками о том, как могло случиться то падение, тот страшный удар о бортик, который должен был лишить меня жизни. Ли действительно «перекрутил» меня? Это просто смешно, если учесть, как скрупулезно отрабатывается на тренировках каждый элемент, каждое движение в танце, особенно если для того же прыжка остается слишком мало места! И Ли с его опытом… Нет! Предполагала я и то, что Ли просто не учел того, что размеры ледовой арены Дворца Спорта меньше, чем размеры арены во Дворце Ледового Балета. И если я об этом не вспомнила, то почему не мог забыть и он? Но раз за разом думая обо всем этом, я все время видела его глаза во время нашего последнего танца – напряжение и тоска, разлитые в них, словно… словно знал он о том, что случится через несколько минут, словно, сознательно шел к этому финалу, вел меня… на смерть? О, нет! Я слишком долго старалась забыть ту свою жизнь, похоронив ее вместе с именем Софи Фрай. Забыть именно после тех страшных месяцев в тишине больничной палаты, где не было рядом Ли, где мое физическое страдание ничего не стоило рядом со страшной догадкой, рядом с чудовищным чувством вины перед человеком, потерявшим себя из-за меня… Я смотрела сейчас на экран, где я приземлилась удачно, где мы оба закончили танец, сразивший всех не только сложностью и оригинальностью оформления. В этом танце было столько чувственности, что она сшибала с ног, ибо «сотворением мира» Ли назвал в том танце сотворение женщины, которую каждый настоящий любящий мужчина создает по-новому, только для себя. В начале он принимал меня в свои руки, точно, новорожденную, и нес на руках почти весь танец, отправляя на новые и новые элементы, принимая снова и ведя за собой, маленькую, неискушенную, неопытную. Но вот я становилась смелее и сильнее, увереннее. Я парила надо льдом в его руках, я самостоятельно вытворяла что-то невообразимое, и он лишь протягивал ко мне руки – я здесь, я – твой!.. Только… Только для меня, для той Софи Фрай, о которой все так сокрушались потом, для нее этого было мало. Слишком мало только любить Ли, только быть с ним, быть ЕГО девочкой, которую он выпестовал для себя. Маленькая Софи в свои девятнадцать желала большего, ей так нравилось всеобщее восхищение, блицы камер, перед которыми она откровенно позировала, горящие глаза поклонников, гонявшихся за ней по всем гастролям Балета на льду. Это раздражало Ли? Глупости! Переживет! Кончится шумный, тяжелый день, и она будет с ним, как всегда. Она будет целовать и ласкать его, и он забудет о своем возмущении, о своей обиде на непослушную, честолюбивую и до жути самоуверенную вне арены Софи… Потрясающий танец, поднявший их еще выше в глазах поклонников! Так не ей ли прежде всего Ли хотел сказать им о своей любви к ней, о том, как много дал неопытной, талантливой девочке, надеясь только лишь на ее любовь?.. Только нет теперь Ли Максвелла, как и нет больше Софи Фрай. Слишком поздно.
Еще почитать:
"Аминаэ" — Глава 7. Мятный кофе.
Красные нити судьбы.
Четыре масти. Глава 1.
Фанфик по книге «Хранитель Забытых городов» — «Под контролем собственных чувств» 1 глава (СоКиф)
«
»
