Иди, иди,
Пусть ноги все в пыли…
Беги быстрей
Вслед любви своей
Смотри – на обочине
Растет чертополох
Кровоточат раны от его шипов
Красные цветы
Кровавые шипы
Это твой путь
Только не свернуть
Солнце светит
Лишь когда луна зайдет
Тот, кто ушел, обратно не придет.
Не плачь, смотри –
Небо на двоих!
Каплей дождя к тебе летит слеза.
Там, где прошла любовь
Растет чертополох
Не жалей крови для его цветов…
Горела кровь, пылали лепестки…
Только посмотри – лиловые они.
Холодно сердце – больше красных нет цветов
Слезы просохли… Ты прощай, моя любовь.
Стихи родились так быстро… Я лежала в темноте своей спальни, распахнув глаза так широко, что они начинали болеть, хотя кроме темноты не видели ничего. Может, потому, что я почти не мигала. Я видела то мрачную камеру, сырую и темную, еле освещаемую через крохотное, забранное решеткой оконце под самым потолком. Рваное платье, кандалы. Глухое отчаяние, уже не способное облегчиться слезами – их просто больше не было, этих слез… А то это было ясное, солнечное утро. Такое солнечное, что больно глазам, привыкшим к мраку заточения, а душе еще больнее – то последнее солнце в жизни. Кандалы стерли запястья и щиколотки до крови, и каждый шаг, каждое движение – адская боль… Клетка на колесах, в которую запихивают пинками, как барана. Голые, не струганые доски и трясет так, что каждый удар деревянного колеса о булыжник мостовой – боль, от которой не спрятаться, не упросить. Лица людей на улицах, их крики и восклицания через грохот колес, и внезапно – личико маленькой девочки, чумазая щечка и большие серые глаза, такие прозрачные и красивые в тени длинных, загнутых ресниц. А еще чудные кудряшки русых волос из-под суконного чепчика. Ее взгляд так серьезен. И цветы. Несколько цветков колючего чертополоха – единственные цветы, доступные для этой крохи, которая кроме своих медных кастрюль и ящика с золой ничего в жизни и не видела… Вот когда вернулись слезы. Ладони сжали стебли, и шипы немедленно воткнулись в них, точно, только этого и ждали. Крови… Воспоминания. Яркие, мгновенные. Лазурь его глаз, его улыбка, сначала просто снисходительная, потом внимательная, лукавая и зовущая одновременно… Ночь, свечи, тихий стук в дверь и немедленно вслед за ним он, король, единственный мужчина. Единственный… Так легче – закрыть глаза, не видя серых даже на солнце улиц, лиц прохожих, любопытных, насмешливых, даже злых, хотя не за что им злиться, вины перед ними нет. Так легче – его глаза, руки его, сильные и ласковые, взгляд его до самого сердца, мгновенно, до смерти… Времени нет, боли нет, страха нет – только он один, король. Только ему одному до самого дна, до слез, до стона его и объятий жарких, последних, до поцелуя такого нежного, страстного на прощание. И нет его. Больше нет, и никогда не будет… Гневное лицо королевы, ее бешеные, злые глаза, крик ее и железные, жестокие руки стражи, скрутившие, заломившие, готовые уничтожить. Все… И вот теперь эта колымага, эти цветы, разодравшие ладони. Все в крови… Площадь перед дворцом, деревянный помост, темная фигура без лица и что-то блестит на солнце в ее руках. Толпа вокруг, лица, обернувшиеся к громыхающей по булыжникам колымаге. «…Голову с плеч! Голову с плеч!..» Вот она, королева с высокой прической из темно-рыжих волос – точь-в-точь, Красная Королева из известной сказки. Высоко на балконе, украшенном флагом с гербом. Король. Он рядом с ней, бархатный берет с тонким золотым венцом на светлых с сединой волосах. Только глаз его не видно, не смотрит он больше, опущены его глаза, не властен он спасти, потому что, правит она, эта рыжая, что празднует победу, что готова уничтожить взглядом одним и платочек в руке, что бы взмахнуть, что бы дать сигнал… О, нет, так больно! Снова идти, чувствуя, как трут кандалы по кровавым ранам на щиколотках, и чем сильнее трут, тем крепче пальцы сжимают стебли с шипами, уже залитыми кровью… «Голову с плеч!.. Голову с плеч!..» Сухие, холодные камни под голыми ступнями, доски помоста – ступенька за ступенькой, но так выше, так может быть, будет видно его лицо. Может, поднимет он свои лазурные глаза, посмотрит в последний раз, может, мелькнет в его взгляде хоть искорка любви, еще недавно пылавшей, потоком лившейся из его глаз, топившей в нежности… «Убери волосы!» — тихий приказ из-под черной маски. Посмотри же на меня! ПОСМОТРИ! Сердце мое, в последний раз! Тебе не спасти меня, умру я сейчас, так хоть проводи меня, попрощайся со мной, что бы любовь твоя сберегла меня, душу мою, в клочья разодранную… Цветы… Цветы! Вот они, с кровью моей. Пусть долетят они в руки твои! Нет, не падет моя кровь на тебя, не испачкает она рук твоих – это я сама, любовь моя в этих горячих каплях. Коснись их – я люблю тебя! Я ТАК ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!!!.. «ГОЛОВУ С ПЛЕЧ!!..»…
Я подскочила с постели – ЗАПИСАТЬ! Скорее записать, пока слова еще свежи, именно такие, какие я услышала из темноты! Утром все исчезнет, сколько ни пытайся вспомнить. Кое-как я отыскала в сумке блокнот и ручку, ошибаясь, зачеркивая, выводя второпях чудовищные каракули, я записала стихи и то, что увидела в темноте, что мелькало яркими кадрами под музыку, под уже почти родившуюся песню перед моими глазами. Потом плюхнулась на кровать, почувствовав странную усталость, но усталость приятную, довольную после сделанного дела.
Спала я или мне только так казалось, но шорох заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Свет… Теплый свет моей лампы на прикроватном столике. Господи, как больно сжалось сердце! Этого света не было никогда, когда мистер Хадсон приходил сюда, когда прокрадывался в комнату. Все не так, как раньше, нет мистера Хадсона, нет его рук, ласкавших меня, нет губ его, целовавших меня так, что душа вон. Лампа горит… Ветер подхватил тяжелые гардины, закрывавшие раскрытое окно, раздался тихий стук, я обернулась и заметила, как колыхнулся гобелен на стене, висевший напротив окна. Я медленно поднялась с кровати и подошла к нему. Дотронулась до старого полотна и, на секунду замерев, приподняла его. Боже, ну, конечно! Прямо за гобеленом находилась дверь, закрытая сейчас так неплотно, что сквозняк ударял ею о косяк, заставляя колыхаться гобелен. Раньше окно никогда не было открыто, не было сквозняка, который устроил бы этот шум… А может быть, тот, кто открывал сейчас эту дверь, просто не успел ее запереть?.. ХАДСОН!! Я, как была, в ночной рубашонке, выскочила в коридор, освещенный лишь тусклыми, крохотными ночниками «не влети в косяк», и понеслась к лестнице, на пути понимая, что дверь в спальню самого Хадсона осталась позади меня. То была моя интуиция! Добежав до лестницы, я глянула вниз, в холл и… увидела темную фигуру в длинном плаще. Нет, то был просто темный халат с капюшоном, полностью скрывавшим сейчас голову уходившего.
-Хадсон… — прошептала я, дрожа всем телом. – Господи… ХАДСОН!!
Я закричала так, что, наверное, вздрогнул весь этот чертов дом, готовый скрыть сейчас его хозяина в какой-нибудь укромной дыре подальше от меня. Только человек в халате даже не вздрогнул, не остановился, только, кажется, прибавил шагу. Я кинулась по лестнице вниз – ДОГНАТЬ! СКОРЕЕ ДОГНАТЬ! И посмотреть ему в глаза – как он может вот так… Тут нога моя подло подвернулась, ее как будто, что-то пребольно пронзило, и я рухнула на ступени, только чудом не прокатившись по ним до самого низа, рискуя переломать себе все ребра. Слезы хлынули из меня так, что никакой силы воли не хватило бы мне, чтобы остановить их! Да и к черту! Не перед кем мне сдерживаться и корчить из себя стальную леди, самоуверенную и прекрасную. Хоть сама себя пожалею… Но неужели он не слышал, как я упала?! Неужели ему плевать, что мне так больно?! Так любить и… Все. Я плакала и плакала, во весь голос, навзрыд, так, что трясло меня от рыданий. Это я любила! Как дура, как просто идиотка, которой не хватало мужского внимания. Не абы-кабы какого, а самого лучшего человека в мире. И почему только я решила, что он, Хадсон, и есть тот самый, который лучше всех?! Потому, что говорил на моем языке? Потому что, делили мы с ним любовь к самому большому Чуду на свете, что одинаково грело и греет наши сердца? Потому, что… нежности такой я еще никогда не чувствовала ни от кого? Поделом мне! Теперь и боль я чувствую такую, какая и не знала я, что существует на этом свете… Ничего не бывает просто так. Хадсон, Тайлер – все перепутала, решить не смогла, кто же мне все-таки, нужен. Но ведь… Не могла же я всерьез надеяться, что Ричард Тайлер заинтересуется мной больше, чем на одну забаву! Опять моя дурь. И я никогда не избавлюсь от нее, никогда не пойму, кто есть я и чего стою. А Хадсон… Мне показалось, что он оценил меня, решил вдруг, что я бесценна. И я понесла эту фантазию перед собой, как знамя, растаяла, как мороженное на солнце, возомнила, что люблю его, и теперь нет мне покоя… Я всхлипнула и увидела Шерлока, появившегося не известно, откуда, как всегда, и теперь неуверенно вилявшего хвостиком.
-Это ты… — прошептала я. – Ну, хотя бы, ты услышал, как я тут устраиваю скоростной спуск с лестницы!
Я потрепала его по мягким белым ушкам, он лизнул мне руку и завилял хвостиком изо всех своих собачьих эмоций.
-Тогда может, проводишь меня?
Я поднялась на ноги, вскрикнув от боли в ноге и ухватившись за перилла. Шерлок проскакал на своих смешных коротких лапах вверх по лестнице словно, призывая меня за собой, не будучи в состоянии подать мне руку и помочь подняться.
-Ты – настоящий друг, парень! – усмехнулась я. – Ну, пойдем как-нибудь…
Кое-как я добралась до своей комнаты и распахнула дверь перед Шерлоком.
-Если хочешь, можешь остаться со мной… Нет? Ну, хорошо. Спасибо, что проводил! Ты бы еще мне сказал, где бы мне бинт какой-нибудь взять… Да ладно, завтра что-нибудь придумаю. Спокойной ночи, дружище!
И, закрыв дверь, я дохромала до кровати, повалилась на нее и слезы снова хлынули из моих глаз с такой болью, что я согнулась пополам, едва прикрывшись одеялом, замерзшая и измученная обидой.
-Хадсон… Черт возьми, Хадсон… — шептала я, и, наверное, уснула, потому, что проснулась, чувствуя себя в тепле укрывавшего меня одеяла, проснулась не совсем, в полудреме и темноте, хотя, точно помнила, что не выключала лампы.
-Ты здесь? – вырвалось у меня, и вдруг… теплая ладонь на моей щеке. – Хадсон!
Я выбросила руки вперед, судорожно обхватила его за плечи и снова заревела, всхлипывая, захлебываясь, как малыш, увидевший во сне монстров, напугавшийся до смерти, разбуженный мамой, спасенный ею от кошмара и ужаса.
-Тише… — его шепот, — тише, ребенок мой родной! Тише… Вот так, успокойся… Я же с тобой!
И он прижался губами к моим мокрым щекам, он покрывал их поцелуями, он прижимал меня к себе, унимая мои рыдания, волосы мои лаская, сердце мое спасая.
-Зачем ты прячешься? Ты снова уйдешь? Да? Скажи мне!
-Я знаю, ты бы хотела услышать обратное, но я и вправду уйду сейчас. Так надо… Но я умоляю тебя, Мишель, я как Бога тебя молю, жди меня! Прости и жди, если эти слезы твои по мне, потому, что скучаешь и ночь тебе не в спасение без меня, не в отдых. Простишь? Ты простишь меня, девочка?
Я прерывисто вздохнула.
-Убирайся ко всем чертям, Хадсон!
Я замерла в ужасе и ожидании его реакции. Секунда молчания и… он сжал меня в своих объятиях.
-Моя Мишель! – прошептал он. – Она снова здесь, моя злая девчонка, моя хулиганка с золотым сердечком, таким теплым, что хочется греться и греться о него…
-Поцелуй меня, Хадсон! – прошептала я. – Поцелуй, пока я и вправду не выгнала тебя отсюда!.. Мне больно.
-Я боюсь, Мишель, боюсь, что поцелуй этот оставит меня здесь. Я не смогу сдержаться. Я сейчас уже еле сдерживаюсь, ибо нет у меня сил жить без тебя, без того, чтобы постоянно обнимать тебя или хотя бы чувствовать твою ладонь в своей, что бы глаза твои видеть…
-Хадсон!! – закричала я, уже не в силах слушать его идиотские оправдания, схватила его за шею и притянула к себе. – Хадсон…
И проснулась. Все так же горела лампа, но на прикроватном столике лежал тюбик с мазью от ушибов и растяжений, упаковка с бинтом и пакет со льдом. А у кровати, виляя хвостиком, сидел Шерлок и улыбался. Только он один так умел из всех даже самых замечательных собак на свете!
-Ты все-таки, решил остаться со мной? Или тебя хозяин послал со всем этим, как «Скорую помощь»?
Я похлопала ладонью по кровати, Шерлок наклонил голову на бок, словно, раздумывая, можно ли ему прыгнуть ко мне, прыгнул, все-таки, и лизнул мою руку.
-Если бы ты еще мог сказать, где он, твой хозяин! – вздохнула я, еле-еле справляясь со слезами, так и наворачивавшимися на глаза. – Он был здесь, он принес все это, чтобы помочь мне… Может, он и вправду целовал меня, и все, что мне снилось, не совсем сон? А? Как ты думаешь?
Я гладила песика по мягкой шерстке, и мне становилось легче. Наконец, я решила заняться своей ногой, выпростала ее из-под одеяла и увидела внушительную опухоль. Тогда я протянула руку за мазью и обнаружила под тюбиком записку. Господи! Дрожащими руками я развернула листок. «Бога ради, мисс Уотсон, постарайтесь больше не бегать по лестницам! Мне бы не хотелось, чтобы в следующий раз вы свернули себе шею. Надеюсь, то, что я оставил у вас, поможет вам справиться с травмой!»
-Вот теперь можешь плакать… — пробормотала я и разревелась.
Шерлок смотрел на меня внимательными бусинами своих глаз, а я рыдала изо всех сил – может, хоть так боль уймется и мне не захочется и дальше ломать голову над загадкой этого уже вымотавшего душу маскарада Хадсона, над этой его манерой играть со мной. Лучше бы он и вовсе не оставлял никакой записки, чем этот кусок льда! Ни одного теплого слова, ни намека на наши отношения. Но вот… Что, если он снимет маску и предстанет передо мной в своем истинном обличии? Смогу ли я испытать к нему те же чувства, что и раньше? Какой он? Хадсон как-то сказал, что мне понравится его лицо. Откуда он может это знать так наверняка? Разгадка была где-то рядом, но я никак не могла уловить ее за хвост. Может, прошерстить интернет и узнать все о тех, кто близко общался с «Королевским Крестом»? Он же сам говорил, что занимался поставкой для группы всяческой аппаратуры. Или может, поговорить по душам с Брэнданом? Если уж он вот так хорошо ко мне относится, он должен понять, как важно для меня узнать личность Хадсона!.. Хотя, нет, он не скажет. Как бы по-дружески он ко мне ни относился. Мало того, своей просьбой я поставлю его в очень неловкое положение – ему будет тяжело отказать мне, но и друга подвести, предать попросту он не в праве. Наверняка, пообещал молчать…
Я помазала и забинтовала ногу, приложила к ней пакет со льдом и снова легла под одеяло, погладив напоследок Шерлока.
-Что ж, дружок, придется ждать окончания всей этой истории… — сказала я собаке. – Никто не сможет мне помочь, никто не разберется в моей путанице кроме меня самой и моей Судьбы, которая просто издевается надо мной, угрожая выбором. Ужасным, просто невыносимым!.. Но, как говорится, утро вечера мудренее. Спи, Шерлок, и пусть мне приснится твой хозяин, — я снова всхлипнула. – Тебе-то хорошо, ты-то видел его лицо, глаза его видел!..
-Зато тебя он любит! – сказал Шерлок. – И совсем не так, как меня. Ты его увидишь. Смотри…
-Ты говоришь?!
Шерлок улыбнулся.
-Я всегда говорю, только вы не понимаете… Смотри…
И я увидела. Он сидел спиной ко мне в своей гостиной. Ярко горел свет, кажется, камин. Он смотрел на языки пламени, лизавшего поленья, а я стояла за его спиной, вытянув шею и стараясь увидеть хотя бы профиль. Наконец, я решилась и медленно пошла вокруг кресла, в котором он сидел… Не помню, что случилось, не помню, увидела ли я его лицо, но проснувшись утром, я хорошо помнила глаза. Большущие голубые глаза. Такие яркие, какие видела только у одного человека на свете – у Ричарда Тайлера. Неужели такие глаза могли повториться?! Но может, сон сыграл со мной шутку? И видела я не Хадсона, а Тайлера? Впрочем, если и так, то сон оказался «в руку» — около полудня Жюли нашла меня в гостиной и, распахнув дверь, впустила Ричарда Тайлера собственной персоной. Его темные очки сверкнули, отразив свет от окна, Жюли улыбнулась мне и скрылась, не дав мне произнести ни слова.
Еще почитать:
«Яман и его семья»Глава третья. «Жизнь». «Когда счастливаяа когда и с трудностями». Глава 34 — Название рассказа или главы
Б л е с к — Глава 5. Сериал
Просто девушка.Часть тринадцать
«Яман и его семья»Глава вторая. Продолжение. Судьбы героев начинают сплетаться. Часть 2 —
«
»
