Когда я открыл глаза, оранжевая башка ещё лежала. Ну да, лежала, просто пялила потолок и не шевелилась. Огромный «бинтованный» весь кусок руки лежал рядом. Белой башки вообще нет, чёрная пялит книгу.

Я встал и вышел. Окно. Мерзко смотреть. Иду в залу, сажусь на диван, Ксеп нет.

Правый глаз в бинте – вчера Амалия в меня засунула другой и надела на него бинт.

Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу. Сижу.

Противно. Хочу закрыть глаза, но могу только один…

Дверь входная – номинал с каре-головой.

Смотрит в меня как в чучело.

Подошли.

— Эй, что ты здесь делаешь? – начала девоцка.

— Сокрушаюсь, — посмотрел на отца ответным для него ненавистным взглядом.

— Я смотрю, ему намного лучше, — сказал он ей.

Я здесь, «чувак», говори со мной о мне, а не с ней.

— Да, он спас Оксилию вчера несколько раз, без него никто бы не выжил, мы даже его не поблагодарили, — планировщица.

— Оксилия моя благодарность, — вклинился.

— О, даже так, молодец, — прошёл к дивану напротив, потянулся, погладил мне бошку, сел напротив.

Оставь себе.

Ксеп села на своё место.