Я принялся вместе с другими набирать в ладони пригоршни холодной сырой земли и бросать её туда, в вырытый глубокий ров, на широкую матовую крышку гроба. Теперь в синем безразлично-спокойном ночном небе, испещрённом серебристыми лучами луны, нависло ничем не рушимое молчание, как будто оно, это тошнотворное, неприятное беззвучие, всегда питало унылую местность, где я, точно окаменевший, сейчас стоял, — словно кладбище никогда и не знало ни голосов, ни плачей, ни какой-либо другой сумятицы. На секунду мне показалось, что ЗДЕСЬ никого, кроме меня, нет: что священника с его непрекращающимся потоком фраз и его слушателей я придумал и что я стою совершенно один и гляжу в яму, на закрытый гроб, и не получается пошевелиться…

* * * * * * *

Одиночество