Меня разбудил Достоевский; он принёс в комнату горячий сладкий чай и сказал, что я лёг на кровать и уснул. Он шутливо спросил, не постарел ли я, пока спал, — вид у меня был больно усталый и никуда негодный. Я не верил своим глазам и ушам, ещё не придя до конца в себя: рядом со мной сидел мой живой друг Достоевский, полный сил и непоколебимого внутреннего достоинства; всё его доброе, мягкое лицо таило в своих глубинах крепкую дружескую улыбку; белая красивая борода, похожая на сахарную вату, внушала мне чувство невозмутимого покоя и великодушия, а ровные розово-алые губы были готовы говорить о вещах серьёзных и несерьёзных так легко и естественно, что на душе сразу становилось тепло и уютно.

— Что, тебе приснился кошмар? — видя моё некоторое замешательство и беспокойство, поинтересовался Достоевский.

Неловко, неровным, сбивчивым голосом я сказал: да, какой-то дурной, безумный сон. Я спросил, как долго я проспал.

— Целую вечность! — иронично воскликнул Достоевский и нежно засмеялся.