Когда солнце взошло, и робкие лучики наполнили окружающий мир новыми красками, начальник госпиталя вышел на улицу и присев на деревянную скамейку у входа, трясущимися руками попытался зажечь папиросу. Рядом с ним сидело двое: старуха, обнимавшая во сне мешок с вещами и старик, глядевший на небо. Удивляться тому, что даже в такое время здесь кто-то был, не приходилось. Родственники ехали к своим сыновьям, дочерям, внукам и просто знакомым стремясь узнать о здоровье, привезти немудрёный гостинчик, неистово надеясь просто успеть. То ли ещё будет завтра.  

– Что мил человек, досталось вам сегодня? – щёлкнув допотопной зажигалкой перед носом Забелина спросил старик.  

Прикурив начальник госпиталя благодарно кивнул.  

– Работа у нас такая.  

– Да, не позавидуешь.  

– Это ещё что. Вот бывает боец цел остался и выздоравливает, а невредимым его назвать нельзя. Что-то ломается внутри, иногда даже насовсем.  

– А как же уважаемый по-другому то будет? Война дело тяжёлое, опасное. Каждый её по-своему воспринимает, но пропускает через себя до последней капельки.  

Бабка на скамейки всхрапнула и что-то промямлила во сне, ещё крепче прижав к себе брезентовый мешок.  

– То-то и оно дедушка, то-то и оно.  

Пододвинувшись к Забелину, старый философ улыбнулся и, стараясь не разбудить старуху тихо сказал:  

– Для нас русских нет ничего страшнее, чем остаться в одиночестве. Пока мы едины и нам есть, что защищать победить нас невозможно. Никому не удавалось.