– А если всё же остался один.  

– Один это не тогда когда в одиночестве, – крякнул в усы старик. Один это когда защищать нечего, и людей вокруг нет.  

– Людей?  

– Да уважаемый, ЛЮДЕЙ. Ради которых и погибнуть не жалко. Слава богу, Россия ими богата.  

Старик тоже начал дымить папироской, и клубы дыма окутывали их в утренней прохладе словно саван. Подумав, что выбрал неудачное сравнение, Забелин сплюнул через плечо и постучал по дереву.  

– Вот вы долгую жизнь прожили, скажите, а чудеса бывают?  

– Бывают, а как же милейший. Вот только не все их достойны, я так считаю. Такие есть, кто пройдёт мимо чуда и не заметит его. Им хоть кол на голове теши, не поймут ничего. А вот Сашка два раза рассвет встретил ворогу назло и это чудо. Духом не пал, его и подтолкнуть то всего маненько надо было.  

Начальник госпиталя вздрогнул и выронил недокуренную папиросу, которая упала на галифе и прожгла в них дырку. Чертыхнувшись, он соскочил со скамейки, качнув её, бабка снова всхрапнула и попросила кого-то закрыть окно. Только сейчас Забелин внимательно разглядел своего собеседника. Лампасы, фуражка с красным околышем без кокарды, и вечная улыбка на губах, но не злорадная – отцовская. Нет, скорее дедовская, всёпонимающая. Всё как описывал Воропаев.  

– Вы …, вы кто?  

Разгладив седые усы пальцами, дед, внимательно посмотрел на стоящего перед ним доктора и сказал, чётко произнося каждое слово: