Он резко схватил лопату, занес ее и, спрыгнув в яму, с силой опустил на лицо трупа, попав лезвием прямиком в линию переносицы, погружая его в глазные яблоки. Хрупкая глазная пленка надорвалась, и из лопнувших зениц потекла густая кроваво-млечная слизь.

Сергей занес лопату для второго удара.

Олег спрыгнул следом. Схватил его за руку.

— Ты что делаешь? – Закричал он. – Что ты, сука, делаешь?

— Сам же, сам просил, — истерично зашипел Сергей, — глаза ему закрыть, вот я и уважил твою просьбу, закрыл глаза!

— Гадостный, ничтожный ты человек! Сердце у тебя пустое и тяжелое, как колокол, — бьешь его, он отзывается, но внутри у него ничего нет!

— Да пошел ты нахуй! – Сергей высвободил руку и, отбросив лопату, выбрался из могилы. Быстрым шагом он пошел прочь, но не в дом, а вон со двора, в клети поселковых улиц, в буйство поминального праздника, туда, где плавало вонью памяти размытое кладбище, где лежали необозримые безутешные поля, изморщиненные рытьем.

Олег смотрел ему вслед, пока тот не сгинул из виду. Потом поднял голову, взглянул на вечернее небо, затянувшееся тучами, по которому черной вспышкой пронеслась воронья стая.

— Вот так вот, батя. – Тихо сказал Олег. – Ты теперь небытиен. Ведь могила – то небытие солнца, как молчание – небытие слова, как плоть – небытие духа. Но если взять весь мир во всей полноте его, то нигде на его просторах ты небытия не сыщешь, и в том великая тайна Господня.