— Кончай хуйней заниматься, и так сойдет. – Крикнул Сергей, подходя к могиле и неся с собой две массивных лопаты.

Олег поднялся, чувствуя, как пот течет по лбу.

— Прямо как постель для невесты взбиваешь! Не много ли почестей?

— Так легче же рыть будет.

— И так выроем! – Сергей передал одну лопату Олегу и, засучив рукава, занес свою.

Копали долго. Лезвия лопат с трудом входили в мерзлую землю, и земля, словно нехотя, принимала их. Земля не желала прогибаться вовнутрь, не хотела становиться еще одной кладбищенской нишей, и оттого сопротивлялась, напрягши все свои бесформенные бабьи мускулы. А братья, обливаясь потом и ядом обиды, поднимали и опускали острый металл, как будто рубили на поживу мясничьим прилавкам еще живую, огромную черную тушу; вгоняли штыки до упора, до самой кости, и, натужившись, разрывали отверделую плоть, ее связки, жилы, сосуды, и со стоном откидывали прочь большие обледенелые куски. В коротких перерывах между рытьем они сосали крепкие сигареты, не обмениваясь ни единым словом, а потом снова, испытывая кислую батрацкую ярость, копали, пока земля, наконец, не сдалась, не разошлась вширь и вглубь – ямой в рост человечий.

— Хватит! – Прохрипел Олег. Он задыхался. Пересохшая гортань пылала. Легкие налились болью, казалось, заполнили всю грудь.

— Да, глубже уже и не стоит. – Просипел в ответ Сергей. – Хорошо управились, только руки горят.