Она назвала дату и время ровно через неделю. Потом я, в тумане, подтвердила, что мне всё понятно, хотя в горле у меня как кость застряла заготовленная оправдательная речь. Мониторы погасли, мы с капитаном вышли в дверь с надписью «Exit» и оказались прямо перед нашей машиной.
— Пожалуй, я готов согласиться, что у тебя сегодня полная непруха, — заявил злой Оверченко и повёз меня шить.
Часть 3
В обсерватор мы приехали под вечер такие уставшие, что еле ноги волочили. Мне жаль было расставаться с капитаном, привыкла, с ним рядом как-то спокойно, а ему явно всё равно, скучает. Сколько у него таких? Каждый день по паре штук? Он присутствовал при моём «последнем звонке» Валюхе, которой я кратко описала происходящее и велела ждать меня через неделю. Получила от неё единственный комментарий: «Жесть!» Оверченко пожелал мне удачи и отбыл ловить других преступников, а я отправилась к своему месту «отбывания периода идентификации».
Обсерватор оказался очень похож на больницу. Высокий павильон с торчащими фермами перекрытий, по которым огромными удавами расползались разного вида и размера гофры воздуховодов. Каждому изолированному выделялась больничная койка и тумбочка, отделённые от остальных лишь тонкими передвижными перегородками. Все вместе, мужчины и женщины, в одном огромном зале.
Пока меня по общему коридору вели до назначенного закутка, я видела людей, лежащих на койках, похожих на больничные. Они, уткнувшись в потёртые казённые планшеты, слушали что-то в наушниках, торчащих из стены. Некоторые делали зарядку на куске пространства рядом с кроватью шириной в полметра. В боксе сопровождающий бесцеремонно вытряс содержимое моего мусорного пакета на кровать, забрал, чашку, ложку, вилку и телефон под опись с обещанием, что получу после выхода. Мне выдали допотопный планшет, пластиковый стакан, полную бутыль воды и разъяснили правила: