…Крики на улице разбудили меня с самого утра. С закрытыми глазами пробегая мимо
зеркала, как я делал всегда по утрам, чтобы не видеть черта, свившего на моей голове
гнездо, я помчался на улицу в одной футболке.
Что-то происходило в курятнике — оттуда торчала клетчатая рубашка отца. Я забежал в «Домик для куриц» (как мы с Тройдом называли его в детстве) и увидел сногсшибательную картину: в углу, прямо на полу, среди куриного помета и куриных перьев сидел мой брат. В руках его была тушка курицы, а в перепачканном кровью рту торчала куриная голова. Я не поверил в то, что увидел. И это Тройд?!
— Что здесь происходит? — спросил я с расстановкой, смотря то на одного, то на другого
родителя.
— Твой брат перекусил шею зубами живой курице, — пришибленным голосом сказал
отец.
Мать молча плакала. Я снова уставился на Тройда.
— Я хочу есть! — плюясь шейными позвонками, злобно сказал он. — Я же не виноват, что в
этом доме готовят такое редкостное дерьмо! Собаки на помойках лучше питаются.
— Ты же всегда хвалил мою стряпню, что не так, не пойму, — сквозь слезы бормотала
мать.
— Дерьмо! — безжалостно сказал Тройд. — Я хочу мяса, понимаете?! Живого мяса!
Держа окровавленную тушку и раскачивая ее в воздухе, обляпав новое мамино платье
куриной кровью, Тройд вышел из курятника, другой рукой многозначительно проведя по
моим стройным ногам. Меня бросило в дрожь.
Если раньше Тройд боялся меня, то теперь я начал бояться его. После болезни он стал
совершенно другим человеком и творил очень много странных вещей. Например, он
никому не позволил выбросить гроб, сказав, что раз ему его заказали, то пусть и будет про
запас. Потом он утащил гроб к себе и разместил в своей комнате. Меня все эти факторы
стали отпугивать и я уже попускался со своей страстью. Я не знал, хотел ли его уже.
Как-то ночью мне приспичило взять учебник физики, чтобы хоть что-то прочесть, потому что дела по этому веселому предмету, были плачевными. Я знал, что Тройд в такое время
выходил прогуляться перед сном — это была одна из его новых странностей, с которой всем
пришлось свыкнуться. Тихонько я пробрался в его комнату и включил светильник.
Прошмыгнув к столу, я едва не упал, зацепившись за гроб ногою.
Теперь я явственно стал ощущать боль — крышка от гроба свалилась мне на ногу. Мне
стало жутко. В гробу лежал Тройд. Совсем как мертвый. Лицо его было неестественно
бледное.
«Пользуется тоналкой», — отметил я про себя.
Он скрестил руки на груди, как покойник.
Неожиданно Тройд вскочил и, глядя на мое перекошенное страхом лицо, стал
стебаться.
— С каких это пор ты спишь в гробу? — оставалось проговорить мне.
— А что? Очень удобно! На досках спать — полезно для осанки, — полушутливо ответил
брат.
Я извинился, что потревожил его сон, с единственным желанием — побыстрее покинуть
эту комнату. Но Тройд оказался проворнее. Он подбежал к двери, закрыл ее на ключ, а
ключ опустил к себе в брюки и расхохотался.
Я не знал, что мне делать и как все понимать.
— Прекращай шутить! — начал злиться я.
Он посмотрел на меня вполне серьезно. Его лучистые большие глаза поедали меня
живьем. Я не выдержал взгляда.
— Не любишь больше меня… себя… свое отражение…
— Я не понимаю тебя, ты очень изменился, — честно ответил я.
— Каждая болезнь не проходит бесследно, она оставляет осложнения, — он обнял меня
рукой за щеку, его голова наклонилась к моей другой щеке. Я слышал его прерывистое
дыхание рядом. Тройд нежно поглаживал меня по лицу.
— Или все, что ты говорил — фигня? Балабол! Проваливай к своим сучкам, раз не любишь
родного брата, — раскричался он.
— Люблю, — спокойно ответил я, пораженный его нежностью, как громом среди зимы.
Он слегка прикоснулся к моему плечу немного влажными полуоткрытыми губами. Я
дернулся как от электрошока.
— Котинька, — прошептал он мне на ухо и еле заметно улыбнулся.
Я почувствовал его
язык в своем ухе. Мурашки пробежали по коже. Я люблю! Люблю! Люблю! Его — себя —
нас.
Я стал таким нерешительным. Эта внезапная перемена просто сбила с толку. Пусть
действует. Пусть инециатива будет в его руках.
Тройд почувствовал это. Он сел ко мне на колени, развернувшись лицом к моему
лицу и потерся щекой об мою щеку. Будь я котенком, непременно замурлыкал бы от
удовольствия.
— Что, не хочешь больше к себе? Все только начинается, — с озорством сказал брат.
— Не хочу, побежденно ответил я.
— Мое сокровище, — проговорил Тройд, снимая с меня футболку и я снова почувствовал
его язык у себя во рту. Я вошел во вкус, целуя любимого брата. А он просто творил
чудеса своим языком у меня во рту. Я был на седьмом небе. Это было похоже на то, как в
детстве я поедал шоколад. Я ел и ел его, а мне было все мало и мало. Тройд прекратил
меня целовать и долго смотрел мне в глаза.
— Сними! — наконец капризно сказал он, дернув себя за футболку.
— Я осторожно освободил его от ненужного бремени серой футболки. Я стал с жадностью смотреть на молодое и стройное тело, оценивая его, словно опытный эстет. У него был пирсинг в обеих сосках. Это не могло не заводить. Я нерешительно прикоснулся губами к сережке. Он улыбнулся и нежно обнял меня за плечи. Пока мои губы и язык продолжали
заниматься сережками в сосках, его язык тем временем занимался своим делом, совершая
путешествие по моей шее.
Я был просто в экстазе. Его вездесущие руки полезли к ремню на моих брюках. Я был
уже готов к этому, и желал брата всем своим существом. Но в комнату постучал отец. Про
себя я разразился всеми проклятиями, которые только существовали. Я так долго ждал
этого момента, и вот все летит в тартарары! Я чуть не плакал.
— Не откроем! — заговорщицки шепнул Тройд, игриво покусывая меня за плечо. Но отец
был настойчив. Он не переставал стучать.
— Тройд, открой, мне срочно нужно кое-что у тебя взять.
На самом деле, мы прекрасно знали, что ему ничего в комнате не нужно. Просто после
болезни Тройда, ввиду его странностей, родители периодически присматривали за
ним, боясь, что он чего-то натворит. Я прекрасно знал, что отец не отстанет, пока дверь не
будет открыта. Я нежно столкнул Тройда со своих колен:
— Послушай, нужно открыть двери…
— А ты возьми и открой! — звонко расхохотался он, и я вспомнил, что ключ лежит на дне
его брюк.
— Возьми, возьми! — раззадоривал он.
Отец стучал все сильнее, начиная злиться.
Смущаясь, я опустил руку к нему в штаны, отвернувшись, чтобы не видеть, как он
пристально и злорадно за этим наблюдает. Взгляд мой случайно упал на старый
полуоткрытый сундук, из-под которого торчали окровавленные полуобглоданные
трупики мелких животных. Я нащупал ключ и трясущейся рукой открыл двери, выбежав
из комнаты, будто бы за мной гнался поп с ладаном, а я был чертом.
Сон сразу же одолел мои веки.Проснувшись, я наткнулся на что-то, что лежало в моей
постели. Из-под одеяла торчала голова Тройда, покоящаяся на моей подушке.
— Что ты здесь делаешь?! — подскочил я, обнаружив, что под одеялом мы абсолютно
нагие.
— Я не могу полежать в постели дорогого брата? — спокойно, но с легкой укоризной
спросил он.
— Так между нами?! — начал я.
— Ты хотел спросить, трахал ли я твое сонное бесчувственное тело? — спросил
Тройд, отворачиваясь к стенке. — Нет, не трахал. Иногда мне кажется, что ты совсем меня не
любишь, — печально заключил он.
Я почувствовал себя виноватым и осторожно примостил
голову на его плечо, положив руку на бедро. Он, обрадованный, казалось, развернулся ко
мне, обнял меня за шею обеими руками и притянул к себе, ласкаясь с трогательной
нежностью. Я почувствовал на своих губах поцелуй его полуоткрытых губ с привкусом
крови. Мне стало не по себе.
— У тебя на губах кровь, — легонько отстраняя его, сказал я.
— Так разве не ты искусал мой рот до крови? — шутя, спросил он.
Тройд положил голову на мой живот и лежал молча. В его глазах светилась такая
непреодолимая грусть, что мне стало не по себе.
— Если бы ты любил меня, — печально проговорил Тройд, — если бы ты меня любил! Если
бы меня хоть кто-нибудь любил, — он сказал это таким трагическим голосом, что мне
захотелось заплакать.
— А я люблю тебя, — проговорил я.
Он грустно улыбнулся:
— Люди не умеют любить. Эти слова, что ты мне сейчас сказал, через некоторое время
ты без зазрения совести сможешь повторить кому-то другому, потом то же самое еще
кому-то… Так кого ты будешь любить? У вас все так недолговечно.
Чтобы завершить неприятный разговор, я сказал, что в комнату могут зайти родители.
— С каких это пор тебя начало это волновать? — ухмыльнулся Тройд. — Ты же пофигист!
Он поднялся с постели, глядя на мой здоровый крест, висящий на шее, скорее из
фетиша.
— Бога нет! — сказал он, сорвав крест с моей шеи, который улетел под комод.
Тройд сел на кровати во всей своей наготе. Я не мог сдержаться и, осторожно взяв его
за плечи, снова уложил на кровать, находясь сверху и испытывающе глядя на него.
— Не сейчас, — сказал он, легонько отстранив. — Я не завтракал.
С этими словами из-под кровати он достал полусъеденный трупик какой-то птицы
и разбрасывая по полу перья, вышел из комнаты. Я провожал его немым удивленным
взглядом.