Сердце  еще  вроде  бы  стучало. С  редкими  перерывами, но работало. 

  Он  выплюнул  сгусток  ставшей  черной  красной  крови  на  свою  в  изорванном  таком  же  красном  анораке  альпиниста  грудь. Лопнула  печень  и  все  остальные  с  ней  внутри  отбитые  и  покалеченные   от  ударов  об  острые  камни  органы. 

   Голова  была  разбитая  почти  вдребезги, но  почему-то  еще  соображала. И  это  было  прискорбно  и  печально. Все  это  было, куда теперь  трагичней, если  бы  все  было  несколько  иначе. Если  бы Андрей  умер  сразу. Или  был  без  сознания. Падение  с  такой  высоты,   на  такой  скорости. 

  Но  он, все  еще  был, почему-то  живым. Почему? И, это  была  его  уже  смертная  последняя, как  видно  человеческая  агония.

  Стало  светлее  и  стены  трещины  окрасились  алыми  всполохами  солнечного  проникающего  сюда  света. Стало, как-то  даже  теплей, хотя   кругом  был  сверкающий  холодный  лед.

— Это  конец – всплыло  в  его  контуженной  от  сильных  ударов  в  белой  каске  в  теплой  вязаной  шапке   голове – Конец, альпинист  Андрей  Мотылев.

  Эту  шапку  вязала  ему  родная  мама. Как  и  двойные, по  его  заказу  рукавицы  из  овечьей  шерсти  на  руках.

   Вдруг  перед   глазами  появилось  лицо  мамы. Потом  лицо  отца.

  Они  были  живы  и  ждали  с  нетерпением  приезда  своего  сына  после  этой  горной   очередной  опасной  командировки. Он  звонил  им  по  сотовому  телефону  из  Киргизии. Потом  последний  раз  уже  здесь  в  Караколе  пред  заброской  на  Северный  Иныльчек.  Сотик  был  с  ним.  Только  тут  не  было  связи. Только  рации  и  связь  с базовым  лагерем  на леднике.