-Что здесь происходит? – ворвался голос Аркадия Францевича. – Что за базар?? Зинаида Сергеевна!.. О, Машенька, здравствуйте! Или как – госпожа Симосава теперь?.. Что тут у вас случилось?
-Здравствуйте, доктор… Эта женщина заставляет меня снять украшения. И кричит на меня… Это нормально здесь у вас?
-Вообще-то, есть такое правило – что бы пациент снимал перед операцией все драгоценности. Все-таки, наркоз, пациент не видит, не слышит и не чувствует ничего. И случись какая суматоха, упади с него какое колечко или порвись цепочка, потом ведь скандал может быть. Всякое бывает!.. Но, принимая во внимание ранее случившуюся свадьбу, ваши чувства и, вероятно, уверенность, что ваши колечки для вас сейчас гораздо больше, чем просто украшения, я позволяю вам оставить их на вас… Зинаида Сергеевна, будьте добры успокоиться и начать вашу непосредственную работу!
-Да, Аркадий Францевич… Развели тут! – пробурчала она. – Красотка блатная, как же!..
И она принялась стерилизовать меня, словно, я кукла тряпичная, нисколько не церемонясь. Отвернувшись, я пыталась сдержать слезы, но они рвались из меня помимо моей воли, и я чувствовала, как ноет сердце, как болезненно рвется оно к Кенджи, к его теплой груди… Дальнейшее я помню очень смутно – операционная, странный, почти не больничный запах, люди в масках, чьих глаз я не могла понять. А потом анестезия и… темнота.
… Где я? Почему так долго темно? Холодно… Но вот темнота стала рассеиваться. Размытый, странный свет… Кто-то взял меня за руку! И словно, сквозь туман, лицо Кенджи… Нет! Это не Кенджи. Длинные, чуть ниже плеч черные, густые волосы, тонкое лицо с высокими скулами, очаровательные губы под аккуратными черными усами и аккуратная же бородка, глаза. Пронзительные в своей печали, удивительно красивые глаза. Такеши… Я держала его за руку и хорошо чувствовала ее, теплую, как у его сына, родную ладонь.