Здоровенный гвардеец теперь стоял у окна, пронизанный летним солнцем. Он о чем-то напряженно думал и в изумлении смотрел на вид из окна.
– Что же с ней стало, позвольте поинтересоваться? – чуть слышно произнес мой гость.
         Я тяжело вздохнул, подошел к нему и усадил в кресло; на него было жалко смотреть: сгорбился, стал ещё бледнее, внутреннее свечение потускнело. Мне всё это хорошо было видно, я стоял рядом с ним, облокотившись на подоконник.
– Знаете, думать об этом сейчас не нужно, друг мой. Это за рамками Вашей роли. Идите же и кутите, танцуйте, деритесь на дуэлях – у Вас богатый выбор. Я написал Вас, изобразил, и Вы теперь живете своей жизнью, насыщенной и многогранной. Исполняйте свою роль, когда читатель в очередной раз возьмет книгу в руки, – я выразительно посмотрел на дверь: – Не смею Вас больше задерживать. Прощайте.

         Мой гость схватился за голову, и сквозь его сильные пальцы пробились черные шелковистые пряди волос. Он ударил кулаком по колену – сабля откликнулась стоном.
         – Полноте Вам, сударь, оправдывать своё воображение. Черт побери – Я проигрался в пух и прах, понимаете. Эти господа из четвертого конного меня раздели до кальсон, образно сказать. А завтра я должен им коня своего отдать, – помните, у меня великолепный орловский иноходец… Гусар без коня – это что такое? Войдите в положение господин автор! Слышите, за дверью: как он бьет копытом… а зубы, ноги, спина! Напишите обо мне ещё, молю Вас. Отправьте в поход, на Кавказ, на турок… или лучше – глаза его сверкнули азартом, – лучше напишите, что я выиграл в карты!