Дверь закрылась. Нужно возвращаться к работе, если это вообще возможно при таких событиях. Чудеса!
         Я подошел к столу и, выпив стакан воды, принялся собирать бумаги. Комната начала заволакиваться сумерками. Что такое? Свет, до сего момента проникающий в окно смело и беспрепятственно, как будто чем-то прижало. Я выглянул из-за стола и посмотрел на окно: за стеклами преломлялся свет, словно он пробивался сквозь толщу воды; на полу играли солнечные разводы. Подойдя к окну, я увидел, что плоскость стекла превратилась в черное зеркало. Чёрт меня дернул потянуть за ручки оконных рам…. Чувства мои окаменели: вода стояла вертикально! Мне было отчетливо видно речное дно, покрытое илом и ракушками, корягами и рыбацкими сетями, истлевшими от времени. Пахло тиной, рыбой и речной прохладой.
         Четно признаться, меня ещё потряхивало, но значительно меньше заставляло удивляться происходящее; а между тем взгляд мой был устремлен в глубину. Вдруг из самой толщи начали вырисовываться смутные очертания кого-то или чего-то. Рыба, человек, русалка? Нечто приближалось; различимы были тонкие белые руки, стройные плечи, пшеничные волосы, развевающиеся течением воды.

         Это была девушка. Она выбросилась сквозь окно прямо в мои объятия, словно рыба на берег. Она обхватила мою шею холодными руками без сил и сознания. Ничего другого мне не оставалось, как бережно усадить очередную гостью в то же самое кресло, где бранился, гневался и плакал гусар. Набрав со стола бумаг, я начал обмахивать ими барышню, как раб какой-нибудь свою царицу опахалом. Девушка бредила, не шевеля губами: «Nicolas, mon ange  (фр.Николай, мой ангел)…».
– Да что же это сегодня делается? Прием граждан по личным вопросам какой-то! – сказал я вслух, разводя руками и махая бумагами теперь себе в лицо.
 – Девушка, женщина, очнитесь!
         Пока я безрезультатно приводил в чувство молодую особу, у меня появилось ощущение, что мы знакомы. Высокая, стройная; небесно-голубое легкое платье (на рукаве отсутствовала голубая лента); раньше была соломенная шляпка с большими полями и зонтик от солнца, кружевной такой. Откуда я могу её знать?..
         Ну конечно! Такую озорную красоту вовек не забыть: легкий взгляд темно-синих глаз и ловкие точные движения (сейчас, разумеется, этого не видно). Это Лиза! Павловская Елизавета Федоровна, дочь помещика П. Она испуганно озиралась по сторонам.
– Ну что, пришли в себя, Лизонька?
Гостья провела нежной рукой по лицу, будто смахнула сон, поправила прическу и платье.
– Да… Вы меня узнали?
– Как же я могу Вас не узнать, – хмыкнул я, – когда сам же Вас и сочинил!