— Ясно, — Старший Жнец схватил голову Рэя. – Лучше я тебе покажу.

   И в следующую секунду мир утонул во тьме.

***

   Он слышал рассказы отца о Первой мировой войне, слышал о парализующем тело страхе, но лично столкнулся с ним только сейчас.

   Оказывается, смерть игрива. Лёша понял это ещё тогда, когда им пришлось защищать колонну грузовиков от фашистов, напавших из-за засады. Почему игрива? Да потому что дразнит. Идя на войну, будучи не больше двух десятков лет от роду, по непонятной причине ты считаешь, что костлявые пальцы смерти схватят любого, но не тебя, нет, только не тебя. Потом пули начинают свистеть над головой, смерть играет с твоими нервами, но ранений на твоём теле всё ещё нет – конечно, ты же избранный! А потом…

   …потом от разорвавшейся гранаты в тебя вгрызается несколько осколков и ты ревёшь как маленький мальчик, захлёбываясь кровью под взрывы зарядов. И вот тогда понимаешь, что война – ужасная вещь. Именно понимаешь, потому что от того весёлого мальчугана, что только пришёл на фронт, ничего не осталось. Здесь все солдаты, здесь все могут погибнуть. И из человека в солдата ты превращаешься после первого боя.

   Самое главное, не остаться солдатом навсегда. Дома ждут. Все ждут. Особенно Алексей Алексеевич, который должен вот-вот родиться.

   Но сейчас… все мысли о семье, о стране, о чём-либо другом исчезли; всю голову, всё тело заполонил страх. Лёша, неделю назад отпраздновавший своё двадцатилетие, на мгновение замер. Он ехал по Ладожскому озеру, сидя в кабине грузовика ЗИС-5 с открытой дверцей – чтобы успеть выпрыгнуть в случае провала транспорта под лёд. Температура снизилась до рекордных тридцати двух градусов, поэтому на лёд, скорее всего, можно было положиться.