… Я знаю, Рэй, ты молчишь сейчас, уставившись в пространство, — Элли еле перевела дыхание, изо всех сил пряча слезы, — я даже знаю, о чем ты думаешь. Об Элли… А может, о двух Элли сразу. Все, что как из пушки прямо в душу выстрелило сейчас из этих двух историй, разорвало в клочья и кровавые брызги тот нарыв, что давно болезненно пульсировал там у тебя, принося бесконечные страдания. Все эти двенадцать лет. Мне ли не знать! Мне ли было не видеть, как ты приезжал со мной в «Луга» и брал в руки куклу в зеленом, как ты смотрел на нее, уверенный, что я не замечаю этого за своей обычной болтовней, бренчанием на рояле. Я ведь даже специально перенес ее одну в гостиную, что бы ты перестал таскаться в мою спальню. Ты не заметил этого. Ты просто садился на диван, сажал куклу на журнальный столик перед собой и долго, не отрываясь, глядел в ее личико, так напоминавшее личико Элли Сеймур, в ее глаза, такие же зеленые, как у Элли… Я знаю, ты слышал, как она поет. Я просто в этом уверен, Рэй! Ты не мог не услышать! Недаром ты так полюбил этот дом, как пес под дубом, без конца засыпал под кустами акации, где когда-то пряталась со своей куклой Элеонора. И даже то, что произошло летом семьдесят девятого, не помешало тебе продолжать составлять мне компанию. Как будто, в этом доме, в этом саду с калиткой прямо в луга, память возвращала тебе не боль, как я того боялся, а самые сладостные, самые щемящие сердце нежностью и счастьем минуты… Но особенно ты ждал осени. Той поры, когда желтеют, краснеют и начинают опадать листья, когда цветут последние цветы, самые яркие из всех, когда закат становится розовым, мягким и невесомым перед наступлением сиреневых сумерек. Сначала золото пронизывает весь дом, растекаясь по обоям с их крупными коричневыми цветами на желтом фоне, играет в гранях стекол буфета, наполняет особенной яркостью цветы в вазе и стекает на теплый, темный паркет. Пахнет свежезаваренным чаем, яблочным пирогом и еще чем-то, еле уловимым, сладким, нежным, что наводит на воспоминания о детстве, о беззаботности, о том, что всегда рядом кто-то любящий и ласковый, и уже ничего не страшно. И все-все самое лучшее впереди… Потом свет становится розовым и выгоняет тебя из дому. Туда, к уже занимающимся сиреневым сумеркам, к дыму костра, к темнеющим, тонущим в лиловом приливе вечера садовым дорожкам. Таинственно все вокруг и сердце трепещет и дрожит в ожидании…»