Утром Мориган возвращалась домой, еще не до конца отойдя от действия порошка. У нее был ужасный вид — размазанная косметика, круги под глазами, ратрепанные волосы. Самочувствие было и того ужасней.
— Здравствуй, Мария! С праздником!
Мориган вздрогнула. Ее не называли родным инеем лет сто. Эта шла соседка тетя Люся. На голове у нее был платок с ярко-красными маками. В руке она несла свечку и сетку с фруктами.
— А… — слабо улыбнулась Мориган. — Тетя Люся, здравствуйте! А что за праздник сегодня?
— Ты не знаешь? — удивилась она. — Сегодня яблочный Спас. На вот яблочко. Только в церкви посвятила.
Мориган дрожащей рукой взяла большой ароматное яблоко с красными боками и поднесла ко рту.
— Яблочный Спас… — с каким-то сожалением проговорила она. Далеким детством аукнулось воспоминание волшебного аромата яблок, золотистого меда, спелых груш и сладкого винограда. Да, она помнит этот день. Они с семьей обычно ходили в церковь с полными корзинками фруктов. Как давно это было! И как счастлива она была тогда! И как все изменилось после того, как она узнала правду!
Мориган стояла посреди дороги с огромным яблоком в руке. Из глаз текли слезы. Люди подозрительно оборачивались. Но она не видела, не замечала их. Она всем своим существом была там, в прошлом. Внезапно захлестнула ностальгия, перерастающая в депрессию. Мориган захотелось, чтобы кто-то очень дорогой, которому можно рассказать все-все, был рядом. И она зашагала к дому Призрака.
Даже в летний зной в этой комнате было прохладно и мрачно, словно в склепе. Когда Призрак открыл двери, она кинулась ему на шею, обняла и долго плакала.
— Ну, что опять случилось? — снисходительно спросил Призрак.
— А сегодня яблочный Спас, — проговорила она сквозь слезы.
— Ну и что?
— А мы раньше в этот день с семьей ходили в церковь…
— И что теперь?
— Это был мой любимый праздник… А сейчас я ненавижу Бога. Ненавижу! Ненавижу! — она стала кричать и биться в истерике.
— Тише, тише, — испугался Призрак. — Ты сейчас весь дом на ноги поднимешь. Успокойся, пожалуйста. Принести чего-нибудь выпить?
— Ничего не хочу! — она подняла на него свои глаза, заплаканные, с размазанной тушью, и с серьезным видом сказала:
— А знаешь, когда я стала ненавидеть Бога? Когда узнала страшную правду…
— Какую правду?
Мориган отвернулась в сторону, как будто ей было стыдно смотреть Призраку в глаза.
— Я подслушала один раз разговор родителей… — она опустила голову. — И отец, оказывается, вовсе мне не отец…
— Тебя удочерили? — спросил Призрак.
— Хуже, — ответила Морган. — Я — плод насилия. Мою мать изнасиловали трое неизвестных подонков. Отец, вернее, не мой отец, из жалости согласился признать меня своей дочерью. Ну, каково это? — она с гротескным торжеством подняла глаза на Призрака. — Каково подростку узнать такое? Я проклинала своего отца-насильника, свою мать. потому, что она не сделала аборт, проклинала Бога за то, что он допускает такое… Я впала в очень жуткую депрессию. Резала руки, пытаясь покончить с собой и наверное непременно сделала бы это, если бы нужные люди не встретились на моем пути и не привели меня к сатанизму, который дал мне свободу и утешение…
Призрак слушал с ужасом и удивлением, не зная, что и сказать. Из глаз Мориган снова потекли слезы. Он сел перед ней.
— Послушай, я знаю, что в такой ситуации утешения неуместны и глупы, но, может я чем-нибудь смогу тебе помочь?.. Сделаю все, что в моих силах. обещаю.
Мориган перестала плакать и внимательно посмотрела на него:
— Да, ты можешь мне помочь…
— Что я должен сделать?
— Поцелуй меня…
— Что?!
— Поцелуй, потому, что для меня это будет ВСЕ… Я ждала этого момента пять лет…
Призрак не знал. что ему делать. В такую щекотливую ситуацию он еще не попадал.
— Ты сказал, что сделаешь все, что в твоих силах… — напомнила Мориган.
— Да… — растерянно сказал Призрак. Он никогда не представлял себя вместе с Морган, не смотрел на нее, как на девушку и практически не замечал ее чувств, хотя она никогда не была уродиной. Призрак всегда думал о Кейт. Поэтому просьба Мориган показалась ему странной, но он уже пообещал.
Белое красивое лицо с накрашенными глазами и ниспадающими на плечи волосами, приблизилось к измученному, заплаканному лицу Мориган. Он дотронулся губами до ее пересохших губ. Потом еще раз дотронулся. Потом еще и еще. Он держал ее за руку своей холодной, как лед, рукой, и это было верх блаженства. Такого блаженства, о котором можно было только мечтать.
Сквозь открытое окно подул ветер, сорвав засохшие лепестки роз, стоявших в вазе, и положив их к ногам Призрака и Мориган.
Призрак отвернулся в сторону, обхватив колени руками. Ему нужно было подумать и разобраться в себе. Он не мог понять, понравился ему поцелуй или же нет. Это было как-то странно и необычно.
— Это было чудесно, — сказала Мориган. — За эту минуту я почувствовала себя счастливейшим человеком в мире.
— Боль прекрасна… — внезапно сказал Призрак, — если бы не было боли, мы вкушали бы серость жизни, которую она разбавляет.
Мориган полезла в карман джинс, чтобы достать телефон. Неожиданно из кармана выпал пакетик с каким-то странным порошком.
— Что это за порошок? — заинтересовался Призрак.
— Этот порошок помогает соединиться с Сатаной. Нам дает его Учитель на собраниях.
— А-а… вот оно что! — сказал Призрак. — Дай-ка мне этот порошок, я тоже хочу соединиться с Сатаной.
— Да, возьми конечно, — ответила Морган. Призрак спрятал порошок в карман. Он взял Мориган за руку и посмотрел ей в глаза:
— Не ходи на эти собрания, это опасно для жизни!
— Учитель никогда не принесет вреда своим ученикам! — рассмеялась Мориган.
— Да? А ничего, что позавчера меня пытались убить? Я уверен, что это был либо сам Плакса, либо он подослал кого-то. Возможно того же Джеффа, который может мстить мне за то, что я не ответил ему взаимностью.
— Ты что! Плакса святой, какой ему смысл убивать тебя? — возразила Мориган.
— По принципу: кто не с нами, тот против нас. Святой! — усмехнулся Призрак. — Придет время и ты узнаешь, какой «святой» этот мерзкий тип. О, как бы я хотел ошибаться!
— Скоро Крэдл приезжают. Пойдешь? — спросила Мориган, чтобы перевести разговор в другое русло.
— Да, я уже билеты взял, — ответил Призрак. — Слушай, подумай все-таки над моими словами, я же хочу тебе добра.
— А что есть добро?