Девушка зажмурилась и сделала глоток. Вкус был отвратительным, но она его уже почти не чувствовала. Казалось, голова вот-вот лопнет, настолько оглушительным и запредельно высоким стал звук. Теперь к страданиям и боли в голосах младенцев примешивалась и откровенная ярость. Они визжали, словно черти в аду, почти убивая своим плачем. Лайла, давясь, допила жидкость, больше не в силах выносить эти муки…
Тишина обрушилась так внезапно и резко, что девушке показалось, что она просто оглохла. Тадиэль отпустил её волосы и отошёл, возвращая пустую чашу на столик.
— В следующий раз пей сразу, идиотка! — прошипел он, в бешенстве взглянув на рыжую, которой помогал слезть со стола Армисаэль. — Думаешь, это шутки, сучка безмозглая?!
— Тадиэль! — одёрнул ангела доктор, предупреждающе взглянув на него, но тот уже впал в такую ярость, что не мог остановиться. Яркий огонь окутал Падшего с головы до ног, превращая балахон в огромный костёр из адского пламени. Тадиэль метнулся к девушке и, схватив её за горло, притянул к себе, грозя сжечь заживо.
— Завтра не будешь слушаться — на церемонии пожалеешь, что здесь не сдохла! — прорычал он с такой злобой, что у рыжей едва не остановилось сердце. — А ты, — он в ярости обернулся к доктору, — лучше объясни этой маленькой шлюхе, как себя вести, пока я сам этого не сделал! — и, отбросив Лайлу к стене, Тадиэль взмахнул крыльями. Огонь исчез, свечи погасли, и комнату заполнил густой, удушающий мрак. Армисаэль схватил девушку за шкирку и буквально вытолкал из капища, поспешно захлопнув за собой дверь.