Калессия продолжала пьяным взглядом таращиться на руку мальчишки.

— Ну-ка, — прошептала Калессия, убирая правую руку мальчишки от левой.

Не сопротивляющийся, он продолжал сидеть на стуле перед письменным столом, пока Калессия щупала и давила на его руку.

— Знаешь, я бы рисковать не стала, давай приложим чего холодного.

— Эй, — обратилась Калессия к Берону, держащего бутылку у рта, — сходи набери воды.

— Чо? Зачем?

— У парня может быть ушиб.

— И чо?

— Опухоль. Болеть будет. Я не знаю. Осложнения!

— Да мне похуй.

— Берон!

— Похуй!

— Да ты сволочь!

— Если так надо, пусть сам идёт набирать!

— Сама схожу.

— Пиздуй, — сказал Берон, уткнувшись подбородком в стол, снова присосавшись к горлышку бутылки.

 Калессия ушла за водой, Берон и Мальчишка остались одни.

— Эй, мальчишка, мальчишка, — кряхтя, донимал Берон мальчишку, — ты всё-же умеешь импровизировать — ногой меня побил, когда я тебя поднял. Гандежи, наверное, заберут твой мозг для запекания, сделают пирог, или запеканку. Хотя, ты же гниль, на вкус точно будешь, ну, как гниль. Да и вообще, раз у тебя нет имени, я тебе его дам. Тебя будут звать – Гниль. И, — захохотал Берон, — я точно не забуду завтра, как к тебе обращаться, это точно. Это точно. Угу. – Берон лёг лицом на стол, выдохнул носом и перестал двигаться.

 Калессия вернулась с ведром воды.

— Ну-ка пошли, — повела Калессия Гниль за собой.

Сняв с него ботинки и жилет, Калессия уложила его в кровать, стоящую перед столом за занавеской, а его левую руку поместила в ведро с холодной водой.