ГЛАВА 13

Скорый поезд замедлил скорость. Стоявший у открытой двери в кабине машиниста, Лаврентий Передонцев увидел родные места и загрустил: вон церковь без купола – в ней он с пацанами искал клад; вон элеватор разрушенный – там он с пацанами играл в войну; вон школа и стадион; вон крыша родительского дома!
– Прыгай! – приказал лысый усатый машинист.
 Словно от толчка в спину, (хотя его никто не трогал) Лаврентий Передонцев вывалился на крутую насыпь, не устоял на ногах, скатился на дорогу, чуть ли не под копыта старой лошади, которая вяло тянула телегу с сидевшим и дремавшим на охапке соломы стариком.
– Дед Митяй, проснись! Нас обокрали! – вскочив на ноги и взяв под уздцы клячу, прокричал весело Лаврентий.
– Кто?! – воскликнул старик и потряс стриженной под горшок седой головой. – А, Лаврушка! А, Лаврушка Передонцев!
– Чудно, дед Митяй, – потирая правый локоть, ушибленный о камень на насыпи, сказал Лаврентий и уселся на телегу рядом со стариком, – что ты меня признал! Мы с тобой двенадцать лет не виделись!
– Глазами черными и волосом кудрявым ты на молодую мать свою похож, а на отца своего плечами широкими, – старик хлестнул ореховым прутиком круп лошади, но движения ее тонких ног с опухшими суставами не ускорилось. – Где ж ты, соколик, пропадал столько лет?
 – Искал смысл жизни, – благодушно посмеиваясь, отозвался Лаврентий.
Лошадь свернула с дороги вдоль железнодорожной насыпи на длинную улицу поселка, по ширине сжатую заборами из штакетника.
– Плохо искал, коль домой вернулся, выпрыгнув из поезда, – съязвил старик и опять хлестнул прутиком клячу.
– Ты, дед Митяй, лошадку пожалей, ножками пройдись, – обидчиво буркнул Лаврентий, соскочил с телеги и быстро зашагал навстречу плачущей женщине в черном одеянии. Ее толкал кулаком в спину невысокий мужчина лет сорока в костюме и в рубашке в черно-белую мелкую клетку.
– Мне больно. Не бей меня, – оглядываясь, плаксиво просила женщина.
– Не трогай ее! – подал голос Лаврентий, покачивая широкими плечами. От женских слез в нем появлялась острая ненависть к жизни, в которой есть женские слезы.
Мужчина в клетчатом костюме трусливо чуть присел и, вдруг, подпрыгнул и возликовал большим щербатым ртом:
– Лавруха! Кулак тебе в ухо! И в глазик! И в нос еще разик!
Женщина кисло улыбнулась и поправила на голове черную накидку.
Лаврентий поднял правую бровь.
– Я – Федька Мажаков! Узнал?! – мужчина столкнул женщину с тропинки на дорогу. – Я с тобой слесарил в железнодорожных мастерских. Помнишь?
Лаврентий нахмурился. Он вспомнил, как Мажаков обвинил его в краже денег из раздевалки маляров, пока те красили отремонтированный вагон-цистерну. А потом выяснилось, что вор – электрик, чинивший в раздевалке электроплитку. Но было поздно – Лаврентий в тот день уволился из мастерских и уехал в Москву, где устроился охранником офиса фирмы Льва Сергеевича Чарустина.
– Молодой человек, – подала жалобный голос женщина. – Дай нам денег на бутылку водки. 
– Лавруха, это моя любимая жена, Капа! Лавруха, правда, давай водки купим и отметим нашу встречу! – с вычурной радостью предложил Мажаков и протянул руку для рукопожатия.
– У меня нет денег, – сказал сурово Лаврентий, плечом оттеснил давнего знакомого с тропинки и продолжил путь, слушая утихающий скрип колес телеги и стук лошадиных копыт по твердой земле.
Но не успел он пройти и трех метров, как вздрогнул от яростного крика Мажакова:
– Падла, я тебя одеваю, обуваю, а ты денег выпросить не можешь!
– Феденька, не надо! Не бей! – ответила женщина голосом, пропитанной болью.
Лаврентий развернулся и решительно шагнул к парочке.
– Феденька, не надо, не бей, – прикрывая лицо ладонями, тише повторила женщина, но получила от Мажакова удар кулаком по затылку.
– Прекрати! – потребовал Лаврентий и укоризненно спросил: – Разве ты родился, чтобы избивать свою жену?! Разве в этом смысл твоей жизни?
– Это моя жена! – проорал Мажаков и еще раз обрушил кулак на голову женщины. – Я, что хочу, то с ней и делаю!
Лаврентий Передонцев рубанул перед собой рукой, и… женщина раскинула руки, встала на его пути и жестко потребовала:
– Уходи! Я люблю Федю. Он – смысл моей жизни! Уходи!
Передонцев опять рубанул воздух рукой и двинулся по улице к родительскому дому. Вдавливая пальцами левый и правый козелок, он в полголоса запел о дорогах с пылью, да туманом, про холода, тревоги да степной бурьян, – защищаясь песней от разносившейся по улице матерной ругани Мажакова и от визгливой мольбы его жены о пощаде.