ГЛАВА 12

Бутылку водки, три рюмки, тарелки с холодными закусками Тамара Агапитовна Передонцева разместила на круглом столе в небольшой комнате, где на подоконнике единственного окна торчали в горшках разные виды кактусов. Она была в строгом вишневом платье и в черных туфлях на низком каблуке. Муж ее, Глеб Протасьевич, в белой рубашке, в черных брюках и зеленых тапочках, которые сочетались цветом с галстуком, положил возле трех пустых тарелок вилку, ложку и нож.
От железной дороги, тянувшейся по касательной к окраине поселка, послышался монотонный стук вагонных колес.
– Если Лавруша приедет на электричке, то появится минут через десять, – предположила Тамара Агапитовна и опустилась на один из трех стульев у стола. – Если на автобусе, то появится только вечером.
– Нет, Лавруша приедет на такси в любое время, – сказал Глеб Протасьевич, встал за спиной жены, опустил ладони на ее плечи и печально поглядел на розовевшую кожу ее маленькой головы под седыми короткими волосами.
Своего сына – Лаврентия, супруги не видели двенадцать лет, но раза два-три в год получали от него почтовую открытку одного содержания: «У меня все хорошо. Я жив, здоров – того и вам желаю. Ваш Л.»
– Какой теперь наш Лавруша? – тихим тоскливым голосом спросила Тамара Агапитовна, бессмысленно смотря на нарезку колбасы, сыра, хлеба, на селедку под шубой, на салат из помидоров и огурцов. Память унесла ее в день, когда Лаврентий покидал родной дом. Тогда сын был черноволосым, подтянутым обладателем приятной наружности. Презирал пьяниц и курильщиков. В тот дождливый день Лаврентий обнялся с отцом и ушел на железнодорожную станцию.
– Вот приедет, тогда увидим, – отозвался Глеб Протасьевич и ногтем большого пальца смахнул с морщинистой щеки слезу. Он помнил прощальное объятие Лаврентия и слова, которые шепнул ему: «Не забывай, сынок, у тебя есть дом, где тебя всегда ждут».
– Вдруг Лавруша не приедет? – все так же тоскливо спросила Тамара Агапитовна, глядя на закуски на столе. – Вдруг с ним беда какая случилась?
– Приедет! – заявил Глеб Протасьевич и несильно сжал пальцами жесткие плечи жены.
В дверь комнаты кто-то стукнул три раза.
– Ой, Лавруша мой! – обрадовалась Тамара Агапитовна и, преодолев тяжесть рук мужа, приподнялась со стула.
Дверь в комнату распахнулась. Супруги Передонцевы увидели полнощекую низкую женщину в траурном одеянии.
– Люди добрые, ради Христа, – низко кланяясь и приближаясь к обомлевшим старикам, жалобно произнесла гостья, – подайте, на похороны сыночки моего единственного, мальчика моего златоголового.
– Нет у нас денег, милая, – ответила сердечно Тамара Агапитовна и медленно опустилась на стул. – Попроси в другом месте.
– Не обманывай, бабушка. У тебя вона какие разносолы на столе, –гостья метнула на Тамару Агапитовну укоризненный взгляд маленьких серых глаз. – Подайте, сколько можете. Сыночек мой в гробике лежит, хоронить не на что. Подайте, а я за вас молиться буду. Я…
– Ну, хватит прикидываться, – встав между женой и попрошайкой, потребовал Глеб Протасьевич, не потерявший в свои восемьдесят лет широкие плечи, а лишь слегка сгорбившийся. – Я вчера тебя видел в магазине.
Взгляд попрошайки метнулся то в одну, то в другую сторону; а полнощекое лицо превратилось в злобную маску.
– Уходи! – потребовал Глеб Протасьевич и выбросил вперед правую руку с растопыренными пальцами. – Я знаю: ты с Федькой Мажаковым живешь. Он мне вчера тебя показывал в магазине. Ты водку и хлеб покупала. Он тебя на курорте подцепил. Никакого ребенка у тебя нет.
– Не дадите мне денег, – разозлилась попрошайка с пеной в уголках трясущихся губ, – так вы завтра сдохнете – сдохнете, я на ваши могилы …
 – Вон! – взревел Глеб Протасьевич.
Попрошайка ударила ногой ему под колено, убежала во дворик перед домом и потом, через калитку в деревянном штакетнике, на улицу.
– Ой-ой, нехорошо получилось, ой-ой-ой, – склонив голову на грудь, запричитала Тамара Агапитовна. – Надо было дать ей хоть какую-то малость. Ой, накликает она на нас беду.
– Нет у нас малости. Я все потратил на продукты, – потирая ушибленное колено, сказал Глеб Протасьевич и уселся на стул. – Лавруша приедет. Не пустым же столом его встречать?
– Ой, батюшки, где он, кровинушка моя?
– Приедет, обязательно приедет, – Глеб Протасьевич уставился задумчивым взглядом в окно, за которым качалась ветка с крупными желтоватыми яблоками.