Мальчишка в юбке
Глава 2. Решение

Отправили, да и черт бы с ним, казалось бы, но все оказалось не так просто. Проводя вместе дни и ночи напролет в течение долгих лет, мы с Пашей уже как-то и разучились жить друг без друга. Впрочем, не знаю, разучился ли он, но со мной сомнений не возникло — после отъезда Паши я вся поникла, расстроилась и закрылась в своей комнате на добрых несколько дней, выходя только на завтраки и ужины. Мама криками пыталась выяснить, какого черта я делаю, но ничего не добилась и отправила разбираться папу, который просто постучал в дверь и сказал:

— Доченька, я кофе сварил, пойдем, посидим у пруда?

— У пруда… Пойдем.

Раньше, долгими летними вечерами, мы сидели так втроем: я, Паша и папа. Приходили на пруд, укрывались старыми пледами и пили горячий кофе. Папа рассказывал многое из своей молодости, слушал наши истории, верил всему и общался с нами, как со взрослыми. Мы особенно любили эти вечера и по возможности устраивали их втайне от мамы: еще накричит за то, что на холодной траве сидим…

Вот и сейчас мы с папой взяли пледы и тихонько ушли из дома.

— Мама переживает, что ты все одна да одна, — осторожно начал папа, когда мы устроились у пруда. Я прислонилась к дубу и рассеянно посмотрела на темную поверхность кофе, пытаясь собраться с мыслями.

— Ну пусть переживает, — не придумав ничего получше, ответила я. Папа вздохнул:

— И кричит она не потому, что ты грустишь, а потому…

— Что нервничает, что беспокоится, конечно, я знаю, — устало перебила я. — Пусть, если ей так хочется. Я на ее провокации вестись не собираюсь.

— Когда ты вырасти успела? — с грустной улыбкой спросил папа, и я рассмеялась:

— Я не выросла, я просто поумнела.

Папа только ласково поерошил мои волосы и ничего не ответил. Так мы и просидели до самой ночи, обсуждая какие-то мелочи жизни, думая о планах на жизнь и вспоминая прошлое. С пруда веяло прохладой, но теплые пледы надежно защищали нас и от нее, и, казалось, от всего жестокого и порой несправедливого мира.

Вскоре появились первые звезды, небо становилось все темнее и темнее, но уходить не хотелось, как не хотелось и расстраиваться. Папа, кофе и тихий уютный вечер словно вернули меня к жизни, заставили вдохнуть полной грудью и двигаться дальше…

— Пап, а в какую школу направили Пашу?

— В инженерную.

— И чего ему в столице не сиделось, — пробурчала я, кутаясь в плед.

— Обстоятельства. Да и ты сама понимаешь…

— Да понимаю, он говорил. Но как же…

— Не влюбилась часом? — не с интересом, не с кокетством старшего поколения, а как-то просто и даже участливо спросил папа. Я пожала плечами. Папа вздохнул. Наверное, в такие моменты людям даже разговаривать не нужно… Да и можно разве речью объяснить любовь? Если это любовь, конечно…

Любовь! Я вообще не люблю этого слова. Высокопарное в какой-то степени, громкое, а в то же время интимное и совершенно не общеупотребительное. Вот скажу я, например: я люблю кофе. И вроде все ясно, все понятно, но скажи я так о Паше, сразу повляется тысяча вопросов: а почему, а как, а он? И почему Паша не кофе, ей-богу… А с другой стороны, могу ли я вообще сказать о нем подобное? Я люблю его? Да нет же, у нас просто связь, притом крепкая. Дружба, она, понимаете ли, тоже очень важна… Но если это дружба, что ж мне так плохо-то, господи!

— Пойдем уже, — прервал мои размышления папа. — Сыро, да и мать заругается.

Я согласилась, и вскоре мы, уставшие, но в полной мере успокоившиеся, подходили к дому. Навстречу нам выбежала взвинченная мама, хотела было начать читать нотации, но мы, обменявшись рассеянными взглядами, проигнорировали ее крики и ушли в дом. Мама опешила, но замолчала и тоже двинулась к себе.

В полном молчании дом погрузился в сон, чего раньше никогда не случалось. Впрочем, не особо-то я спала: в голове неспешно плыли мысли о чем-то, я не заостряла на них внимания, но одна все же выделилась: «Если Паша не идет ко мне, то я иду к Паше».

Я даже с подушек вскочила, настолько странной показалась эта идея.

«Инженерная школа… — растерянно думала я, ворочаясь в постели. — Инженерная… Пожалуй, девушек там не принимают, это ясно, но ведь…»

Я тихонько зажгла свечу и подошла к зеркалу. В тот момент мне даже страшно не было (ну мало ли, что там из зеркала выскочит…): я покрутилась и оценила себя.

— Худая, без особых форм, волосы состричь… — шептала я в упоении, сминая пенье и изучая собственную фигуру. — Лицо обычное, могу за юношу сойти… Хотя бы на первое время, а дальше уже будет неважно…

К утру у меня уже был готов план моей авантюры настолько, что едва солнце осветило верхушки леса, я бросилась в столовую, ведь папа непременно уже заварил себе кофе и распивал его в одиночестве, не решаясь меня будить.

Так и было. Папа сидел в столовой, и ничто не могло его потревожить… Конечно, кроме мчащейся на всех парусах дочки.

— Папа! — я со всей дури впечаталась в стол и облокотилась на него. — Во-первых, доброе утро, во-вторых… 

— Ну вот что, кофе сама себе делать будешь, раз так рано встала. Доброе утро, дочь.

— ВО-ВТОРЫХ, я еду к Паше.

Папа подавился и оторопело взглянул на меня, надеясь увидеть в моих глазах хоть искру благоразумия, но в них, как на грех, плясали чертики.

— Я так понимаю, ты едешь не просто так тратить там время, — осторожно предположил он. Я рассмеялась и провела рукой по волосам, не желая раскрыть интригу так быстро, но вскоре не выдержала и выпалила:

— Я поеду учиться!

— И отговаривать тебя бесполезно?

— Совершенно бесполезно, папа.

— Тогда в добрый путь, — он вздохнул и с горя залпом опрокинул в себя остывший кофе.