Перед сном в свете настольной лампы, укутавшись в одеяло, всматривался в черные линии, образовывавшие контуры фигур и предметов, и пытался понять их истинный смысл. Но его не было, как и раньше. Видимо, для меня подобная работа оказалась слишком непосильной задачей, что еще больше усиливало разочарование в самом себе. 

Устав ждать, связался с университетом, в котором Эмилия преподавала в последнее время, чтобы узнать адрес, и самому нагрянуть к ней с дружеским визитом, но ответом было только то, что миссис Карнарвон без объяснений уволилась с работы больше пяти месяцев назад и уехала в неизвестном направлении. Теперь я понял, что чувствовал Джон, как волновался, когда узнал о нашем со Стефанией исчезновении. Возможность того, что из-за меня Эмилия не захотела иметь проблемы с научным обществом, чтобы не портить свою карьеру ученого, тоже не исключалась. И обвинять ее в этом было бы просто глупо. В своем одиночестве я был виноват только сам.

Дождливый лондонский март подходил к концу. Сквозь низкие серые тучи все чаще проглядывало солнце, по которому так соскучился за пасмурную зиму. В такие дни я не спешил домой, предпочитая спокойную пешую прогулку от музея до подъезда. Сложив руки за спиной, тихо шел по мокрому тротуару, щурясь от отражающегося солнечного света в мелких лужицах. В какой-то момент начинало казаться, что я сижу с учителем на небольшом корабле, плывущем под парусом вверх по течению Нила, и ловлю ладонями яркие блики, играющие на прозрачной воде. Птаххетеп смеялся и повторял все движения за мной. А потом перед глазами возникала хижина в Вади-Натрун, два стола с мумиями самых любимых, самых близких людей… и слезы сами наворачивались на глаза. За что так жестока судьба? Лучше бы гробницу Птаххетепа никогда не находили! Лучше бы так и умер в том гробу…