Не менее оживленно было и на королевской кухне. Целый выводок поварят носился из кухни к расставленным повсюду столам, поднося все новые вина и яства, которые тут же сметались со столов приглашенными. Главный повар короля дон Эгар, только вздыхал и сокрушенно качал головой, глядя, как быстро исчезают под ножами помощников горы копченостей, овощей и зелени. Он с тоской провожал взглядом целые роты каплунов, флотилии жареной рыбы и ящики с гранатами, персиками и грушами, что уходили на передовую. Делая пометки в своей, одетой в серебряный чехол, книжице, дон Эгар ворчал:
— Нет, похоже, этот бой мы проиграем…
— О чем вы, милейший дон Эгар? — спросил его проходивший мимо гвардеец, в расшитом позументом форменном плаще и надвинутой на лоб шляпе.
Главный повар оторвался от записей и хмуро посмотрел на него.
— А, это вы дорогой Дю Барта?
— Он самый! — Дю Барта придержал бегущего мимо с тарелкой цукатов поваренка и, выбрав самый красивый, отпустил мальчишку. — Сегодня я дежурю во внутренних покоях дон Эгар, а сейчас инспектирую кухню. Так что случилось?
— Я не сквалыга, Дю Барта, вы знаете. Но эти…такое впечатление, что их год не кормили!
— Ах, дон Эгар! — рассмеялся гвардеец,— всем известно, что ваша кухня одна из самых вкусных и питательных! Так что за сегодняшний разор, — он откусил кусочек от цуката, — винить надо только вас.
— Бросьте, благородный дон, меня успокаивать! — махнул своей книжицей Эгар, —Я понимаю вашу шутку, но если я ударю в грязь лицом…. Ах, как же я скучаю по тем временам, когда был простым кашеваром в походе на варваров. Тогда молодой король сидел в кругу простых солдат, грязных и мокрых, и последними словами ругал мою стряпню. И все было ясно и просто. Я пересаливал, и после завтрака, король злой, как черт, громил орду северных бродяг. За этот поход я был жалован дворянством, ибо…опять же, как сказал его величество – никто не мог меня так настроить на бой, как ты, кухарь хренов!
— Да, — вздохнул Дю Барта, — я вас понимаю, дон Эгар! Куда как проще, когда все ясно!
— А теперь? — продолжал Главный повар, одновременно делая пометки в книжке, — теперь, какая-нибудь, я прошу за выражение, сука, почувствовав пересол, спешит в Казначейство и пишет умную бумагу, причем так все поставит с ног на голову, что тамошние крысы хватаются за голову: Святой Антоний, нас обокрали!
— Но надеюсь, вы это не всерьез? — полюбопытствовал Дю Барта, поедая цукат.
— Пишут! Пишут, мать их! — возмущенно рявкнул дон Эгар, и движение на кухне на миг приостановилось, — Да и пусть пишут! — чуть тише сказал он, — Скажу вам по секрету, как другу, король приказал все доносы и кляузы на мою кухню отправлять в нужник. Он мудр, наш старина Хью! Эгги, тебя не должно тревожить мнение завистников и дилетантов! Смею уверить тебя, что так сварить простую кашу не сможет никто из них, сказал он мне. И он прав, Дю Барта, он прав! Кашу к завтраку я варю для него лично и так, как ни одна собака больше не сможет!… — тут дон Эгар прервал себя, — Простите меня, дорогой друг, но кажется, требуется моё вмешательство!
Крепкий толстячок, круглый как шарик, стремительно ринулся в другой конец огромной кухни, где два повара боролись с тушей целого оленя, пытаясь отрезать ему заднюю ногу.
— Чего возитесь, раззявы? — загремел его голос, — А ну-ка в сторону, пехота!
Короткий меч, видом больше напоминавший мясницкий тесак, оказавшийся в его руке, молниеносно взлетел и упал на несчастного оленя, отделяя обе его ноги. Дю Барта увидел, как дон Эгар метнулся к большим котлам, взял пробу, влепил кому-то затрещину и, размахивая руками, исчез среди кухонной прислуги.
Гвардеец поправил длинную шпагу и неспешно вышел в огромный зал, где и происходил собственно Большой прием.